У смерти два лица
Шрифт:
Поиск по картинкам даст еще парочку более свежих фотографий, начала 2000-х. Должно быть, так дом выглядел, когда Кейден был ребенком. Он выглядит свежим, полным жизни, как в моем сне.
Глаза закрываются, и вскоре я снова засыпаю. Я снова на балконе Уиндермера, снова в том же сне. На этот раз со мной Кейден. Он сидит позади меня на балконе, обняв меня за талию. Его длинные ноги подогнуты по обе стороны от меня. Пальцами, которые кажутся почти невесомыми, он сдвигает копну моих волос в сторону и кладет подбородок мне на плечо.
Его губы касаются моей шеи. Сначала легко-легко, потом все настойчивее.
— Твоя цепочка, — говорит он. — Она пропала.
Тут же пропадает и сам Кейден, и я снова одна на балконе. Позади меня по доскам начинают карабкаться плети плюща. На одном из окон появляется трещина. Я хватаюсь за перила перед собой, но дерево оказывается мягким и трухлявым. Оно рассыпается от прикосновения, и я, хватая ртом воздух, начинаю падать вперед. Мне кажется, что я вот-вот свалюсь, но тут сверху опускается стая воронов. Их крылья бьют с такой силой, что отталкивают меня от края. Я переворачиваюсь и сжимаюсь в калачик. Первый удар клюва впивается в мое тело.
13. СЕЙЧАС. Сентябрь
Херрон-Миллс, Нью-Йорк
• Ты должна это прекратить.
Мартина сидит в классе. Ее телефон должен лежать в шкафчике, а никак не в рюкзаке. И уж тем более рюкзак не должен стоять открытым под столом, еле скрывая светящийся экран. Но она не может отключиться прямо сейчас. Это физически невозможно. Все ее тело гудит; мир в сети становится вдруг более реальным и живым, чем все происходящее в стенах школы имени Джефферсона. Она едва не прогуляла сегодня школу, но мама бы убила ее — в переносном смысле, конечно же, — и какой бы от нее после этого был прок? На самом деле мама бы посадила ее под домашний арест, отобрав телефон. Такая перспектива страшила куца больше, чем лекция мистера Коу о Крымской войне, поставленная на девять утра.
Глаза не могут оторваться от текста. Всею четыре слова — не то предупреждение, не то угроза. Вчера днем вышел пятый эпизод «Пропавшей Зоуи» — первый за почти шесть месяцев, первый с тех пор, как Зоуи перестала считаться пропавшей. Но ее смерть все равно остается загадочной — даже более загадочной, чем в августе, когда нашли тело. Потому что теперь роль Анны уже не так хорошо вписывается в общую картину, как Мартина и подозревала с тех самых пор, как Анна призналась. А теперь всем известно, как мало Анна на самом деле помнит о событиях той ночи… Если верить самой Анне.
Эпизод получился очень насыщенным. Он охватил все произошедшее от обнаружения тела Зоуи в озере Пэрриш до сенсационных результатов вскрытия, обнародованных на прошлой неделе. Мартина, как всегда, включила в подкаст интервью с разными людьми, но всеобщее внимание привлекло интервью Анны. «Пропавшая Зоуи» внезапно взлетела со скромных 300 прослушиваний каждого эпизода в среднем до 7700 прослушиваний одного только
Прошло меньше суток. Мартина не могла оторваться от статистики. Люди продолжали загружать подкаст, обсуждать, делать перепосты. Ее аудитория уже не ограничивалась одноклассниками из Джефферсона, соседями по Херрон-Миллс и теми, кто потихоньку привык слушать ее попытки вести подкаст за семь месяцев, прошедших с тех пор, как полиция прекратила поиски и она принялась за собственное расследование. Неожиданно ее стали слушать совсем незнакомые люди по всей стране. 11 они стали переслушивать с самого начала старые выпуски.
Упоминания Мартины в чужих записях, комментариях и версиях напоминали лавину. Анна Чик-кони провела в заключении шесть недель, и интервью Мартине — первое, которое она дала. Понадобилось несколько дней, чтобы осознать это, но теперь и ей самой это казалось невероятным: Мартина взяла эксклюзивное интервью у человека, признавшегося в убийстве Зоуи. И это интервью изменило мнение людей об Анне, об этом деле. В лучшем случае она невиновна, в худшем — расчетливая лгунья. Пожалуй, последнее даже хуже, чем признание в случайном убийстве.
Интервью привлекло в равной мере и похвалу, и критику, которые люди почему-то сочли нужным довести до Мартины напрямую. В «Твиттере» было мало комментариев, так люди стали писать в почту, в личные сообщения, на телефон. В основном она не обращала на это внимания. То есть читала, но не отвечала. Впрочем, ответить она бы не смогла, даже если бы и захотела. До четверти четвертого она заперта в стенах школы. Но это последнее сообщение проигнорировать сложнее. Потому что его прислала Кейли, подруга Анны. Прежде чем она успевает придумать подходящий ответ, приходит новое сообщение.
• Ты вообще о чем думала? Ее адвокаты из кожи вон лезут. Мама тоже.
• Анна до сих пор так и не сказала правду о той новогодней ночи. МЫ НИКОГДА НЕ БЫЛИ В ХЕРРОН-МИЛЛС. МЫ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛИСЬ С ЗОУИ.
• Попробуй уяснить: это интервью никому не поможет.
Мартина делает глубокий вдох и застегивает рюкзак, пока ее не поймали. О чем она думала? Она думала о том, что Анна была лишена возможности высказаться с тех пор, как полиция получила от нее путаное признание, полное «наверное», «возможно» и «я не помню». Она думала о том, что, если Анну осудят за менее тяжкое преступление (или за преступление, которого она вовсе не совершала), семья Зоуи не найдет настоящей справедливости. Либо она слишком легко отделается, либо семья Спанос увидит, что кого-то посадили, но это будет не тот человек. А это никакая не справедливость!
Но еще она думала и о себе самой, о своем решении докопаться до правды, об отвратительных результатах экзаменов и о недописанном заявлении в Нью-Йоркский университет, сохраненном на ноутбуке. Впервые после разговора с Анной она позволяет себе допустить крошечную, совсем маловероятную возможность, что интервью может повредить делу Анны. Возможно, ей стоило посоветовать Анне прислушаться к адвокатам, не высовываться. Возможно, дело просто в ее эгоизме. Обвинение может извратить слова Анны, использовать их против нее. Выпуск этого интервью казался ей правильным поступком, но, возможно, немного безответственным. Возможно, Мартина думала больше о себе, чем об Анне.