У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
Возле царского плеча пригнулся толмач, шепотом переводивший пожелания княжеского дитяти. Другие толмачи устроились возле знатнейших сановников и иноземных послов.
— Будучи малым еще дитятей, — говорил Шербан, — с еще не обсохшим на устах материнским молоком, дерзаю, однако, вознести высокую хвалу священному величию государя Петра I. Ибо сей христианский царь — крепкий щит, за коим мы в вечной безопасности от любого неприятеля пребываем. Ибо царь наш ниспослан нам небесным повелителем во избавление христианских народов от порабощения. Только до благословенных дней непобедимого Императора Петра и было дано поганым похваляться своей гордыней...
Панегирик не был, конечно, составлен семилетним мальчуганом. Мальчишка только зачитал текст, написанный другим человеком, проявившим основательное знакомство с философией
Кантемир это понимал и давал им в душе достойный ответ. Может ли быть назван льстецом человек, рассёкший лучом мысли колесо истории и бесповоротно убедившийся, что вращение его имеет свое предопределенное течение? Вправе ли кто-нибудь назвать лицемером того, кто, исследовав повторяющиеся круги истории и человечества и открыв ключи к их движению, нашел мысленным взором четвертую вселенскую монархию, — северную, в чьи руки и отдано продолжение всего? И кто еще, кроме глупцов, сомневается ныне, что оттоманское чудовище возвысилось противу законов естества и логики, и лишь Российская империя будет в силе его сокрушить?
Окончив чтение, Шербан протянул лист царю. Петр с улыбкой взял его и передал Меншикову. Потом обнял мальчугана, поднял его, словно куколку, к потолку. Расцеловал в обе щеки.
— Молодец, парень! Молодец, герой!
Освободившись из могучих объятий царя, Шербан попал в более нежные — царицыны. А Петр уже подошел к княжне Марии и Антиоху, обнял их тоже и расцеловал. Затем, вернувшись на свое место, поставил между коленями Шербана.
— Спасибо, храбрец, за теплые пожелания и слова! — сказал царь. — Будь здрав долгие годы, расти большой и защищай отчизну с честью. Прими для этого, преображенец, мой подарок!
Царь вручил княжичу прекрасную саблю с позолоченными ножнами. Затем сказал второму юному Кантемиру, запустив пальцы в его светлые волосы:
— Иди-ка и ты сюда, мой принц. Как тебя зовут?
Антиох внезапно скривился и начал громко плакать, прижавшись к сестре. И юные посланцы покинули зал, провожаемые смехом пирующих, особенно же — развеселившихся дам.
— В знак благодарности, господа, наливаю чару сию господарю Земли Молдавской и выпиваю вместе с его высочеством. Прошу вас также выпить за здоровье нашего друга.
Петр выхватил сулею из рук слуги, наполнил бокал Кантемира и добавил:
— Слыхано мною, что брат наш Кантемир любит вино пополам с водой... Теперь мы его научим пить, как прилично мужу.
Опрокинув бокал, Петр Алексеевич вернулся к своему месту. Попробовал жареной телятины и продолжал:
— Дела князя Кантемира, господа сенаторы и гости, не менее славны, чем наши воинские виктории. И как чествуем мы ныне Голицына, так должны чествовать и Кантемира, душою и сердцем сражающегося за вольность родной земли. Отдашь панегирик Поликарпову, — сказал он Меншикову, — пусть его напечатает. Есть люди, славящие до небес Александра Македонского. Но что за герой человек, пекущийся только о собственной славе, стремящийся лишь к тому, чтобы завоевать весь мир? Юлий Цезарь, вот кто был мудрым властителем, а не Александр, хотевший только стать в свете сем наибольшим из великих. Ибо слава наша и память — в битвах за свободу и процветание народов наших.
Все с удовольствием набросились на новые блюда. Вино возбуждало у всех аппетит, гнало прочь горечи и печали. Языки развязывались, и шутки взлетели над столом, словно клубы пара над кипящею водой.
Говорили все вместе, веселясь, ибо царь Петр не любил спокойных, чинных пиров.
Между прислуживавшими за столом с ловкостью пробрался толстощекий, румяный прапорщик. Склонился носом к виску секретаря прусского посольства Иоганна Готтхильфа Воккеродта и шепнул ему несколько слов. Затем, незаметно вынув из-под полы сюртука какой-то пакет, передал дипломату. Воккеродт ощупал обертку и разрезал ее ножиком. Шепнул что-то соседу, саксонскому резиденту Веберу. Потом, поднявшись на ноги, подошел к Головкину. Канцлер, продолжая жевать, выслушал секретаря и послал его к Меншикову. Но и Меншиков кисло поморщился. Тогда Воккеродт направился прямо к царю. Приклеив к румяным устам вылощенную
— Дозвольте, ваше величество, порадовать доброй вестью!
— Послушаем! — воскликнул Петр, воткнув вилку в ножку жареной курицы, лежавшей перед ним на блюде, и оставив ее качаться, как сломанная мачта.
Воккеродт склонил напудренный лоб, любовно взглянул на своего друга Кантемира и одарил присутствующих цветистой речью:
— Ваше пресветлое величество Петр Алексеевич, царь Всея Руси, господа советники, господа посланники, господа генералы и сановники! Его величество король Пруссии Фридрих Вильгельм приветствует вас и поздравляет со славными викториями. Вместе с ним приветствует вас почтенный господин президент Берлинской академии наук Готтфрид Вильгельм Лейбниц!
При имени Лейбница царь повернул круглые глаза к прусскому дипломату и улыбнулся. Лейбниц был старым другом царя. Навострили уши и остальные: имя непревзойденного европейского ученого не могло быть произнесено без всякой причины.
— Господа! — продолжал секретарь. — С тех пор, когда господь пожелал создать земную твердь и человеческий род, среди достоинств, коими могут быть наделены смертные, превыше всех вознесен светлый разум, ясной силой своей рассеивающий мрак, придающий благородство сердцам, очищающий души, укрепляющий мужество и приносящий людям счастье. На ниве наук и искусств издревле трудилось немало достойных мужей. Одних мы знаем, других еще нет. Героизм и жертвенный труд сих мыслителей с благословения господа, во все времена побуждали нас познавать истину, возносить славословия сокровищам духа и двигаться вперед по пути цивилизации и прогресса. Среди сих мужей были благородные сыны различных народов. Исследуя историю, намерения и свершения прилежных и честных предшественников наших, достойных памяти царей, королей и князей, видим мы, что всемогущий господь вложил в руки монархов скипетр и меч для того, чтобы они были защитой для стад своих и оплотом против врагов. Не всегда им сопутствовали музы. Не всегда, увы, их занимали науки. В те времена, когда господство Марса над миром было большим, чем власть искусств, занятия сии оставались более робким желанием, нежели надеждой. Но сегодня, вопреки всему, свершилось. Свершилось, когда пресветлый и высокородный государь Дмитрий Кантемир, князь Российской империи и наследственный господарь Земли Молдавской, своим примером, столь же достойным, сколько и редкостным, посвятил прославленное имя свое исследованиям в науках, так что, благодаря его вошествию в число мыслителей мира, общество обогатилось единственным в своем роде блистательным украшением. С преклонением признаем поэтому заслуги его высочества перед всеми нами и перед нашими науками!
Тирада ученого немца прозвучала словно гром с ясного неба. Присутствовавшие обратили к Кантемиру настойчивые взгляды. Многие слышали о высокоученом молдавском принце, но пламенная речь Воккеродта повергла всех в изумление.
— Пресветлый и высокородный Дмитрий Кантемир, — страстно продолжал Воккеродт, — объял разумом историю, философию, географию, архитектуру, музыку, военное и дипломатическое искусство, изучение языков и многие другие достойные занятия. Его труды и дела, его книги выше всех похвал. Посему же, достойные господа, общее собрание членов Берлинской академии наук, имея в виду неоплатный долг наш перед сим высокоученым мужем, решило принять его в свое число и нижайше просит его не отказывать в этом. Мне же, недостойному слуге его высочества, на долю выпала честь вручить ему диплом, скрепленный подписью его превосходительства Готтфрида Вильгельма Лейбница!
Дмитрий Кантемир поднялся во весь рост, пирующие увидели в его глазах необыкновенное сияние и решимость. На шее князя белела широкая лента, на которой висел портрет Петра. Густая черная борода, отличавшая его от бритых петровских вельмож, чернела как полный значения символ. Вручив князю диплом, Воккеродт горячо его обнял. Подошел с поздравлениями Петр Алексеевич, за ним — остальные. Сбросив невольное оцепенение, Кантемир сказал:
— От души благодарю ваше царское величество, всех вас, высокородные господа! Земной поклон мой достойному собранию Берлинской академии наук! Заверяю вас: ни искать, ни знать покоя душа не будет в трудах на безграничных пажитях науки, ибо знание есть факел истины.