У зла нет власти
Шрифт:
Меч поднимал меня над верхушками деревьев. Я держалась правой за рукоятку, левой за перекладину: десять, одиннадцать, двенадцать… Подо мной проплывали леса; длина стежков менялась разительно, были длинные, когда я успевала досчитать до ста и приготовиться падать. Были короткие, когда Швея, будто сжалившись, чуть приподнимала меня и ставила обратно. Все чаще меч выбирал для приземления сырые лощины, где стоял туман среди бела дня. Погода портилась: при полном безветрии собирались тучи. Я погружалась в туман и взлетала в туман, моя мокрая одежда никак не желала высыхать.
Я сто раз готова была отчаяться. Я плакала от боли и от злости. Но мысль, что Максимилиан сидит на троне Оберона, подстегивала меня и не давала раскиснуть.
Позор предателю. Смерть некроманту!
Я в очередной раз приземлилась и не удержалась на ногах. Упала на мягкое, не выпуская меча. Клинок Швеи вдруг звякнул о камень: Швея вонзилась в основание высокой гранитной плиты, как нож в кусочек сыра, и потащила красную нитку вглубь.
Стоя на коленях, я могла разглядеть только край плиты; вокруг, очень близко к ней, стояли рябины, согнутые, будто сгорбленные, в гроздьях зеленых, едва-едва желтеющих плодов.
Швея сделалась неподъемно-тяжелой. Крестовина ее коснулась одним концом камня, другим – земли. Я ждала; здесь, на изнанке, было отчетливо слышно, как сухо шелестят рябины.
Швея вдруг рванулась, высвободилась из камня одним движением, будто ее выхватил из ножен великан. От неожиданности я вскрикнула; в игольное ушко были вправлены, сплетясь, две нити – красная и белая. Я видела их одно мгновение – потом Швея выдернула меня на лицевую сторону, как выдергивают из земли тонкую морковку.
Плита оказалась надгробием.
На сером с прожилками камне лежала женщина, такая же каменная, как ее ложе. Глаза ее были закрыты, лицо усталое, будто ей наконец-то дали отдохнуть после трудного дня. На волосах плотно сидела каменная корона. Скульптор тщательно изваял каждую складку платья, узор на кружевном воротнике и манжетах; руки женщины были сложены на груди, пальцы сплетены, между ладонями зажата рукоятка меча. Странно, ведь эта королева – не воин…
Прошлогодние листья покрывали фигуру, как одеяло, до талии; я осторожно смела их на землю.
Из-под широкого каменного подола выглядывали носки легких туфель. И почти до этих носков доставал конец клинка с продолговатым отверстием – игольным ушком.
Каменная королева держала в руках Швею.
Волосы мои поднялись дыбом. Попятившись, я разглядела надпись на камне – она почти полностью заросла мхом. Трясущейся рукой я ободрала зеленое покрывало.
«Вам, заблудившимся в темноте… вам, не вернувшимся с изнанки… посвящается…»
Больше я ничего не смогла прочитать.
Швея валялась тут же, в траве. Я размотала остатки кожаных лент со стертых ладоней и потянулась за посохом – лечить. Сперва не поняла, что не так, а догадавшись, разом села на траву: посох оказался легким и бесполезным.
Меня опять вынесло из Королевства?! Где я в таком случае?
Вокруг был лес, густой и хмурый. В нем едва виднелась
Негодяи торжествуют. Я почему-то вспомнила, как Зайцева из десятого «Б» садится в шикарную машину ее папаши. Как брезгливо поджимает ноги в блестящих белых сапожках, отороченных мехом. Идиотка, троечница, пустое место – хозяйка жизни! Пока я кисну в городе все лето, она раскатывает по Италиям да по Грециям…
Потому что так устроен мир!
И в Королевстве он устроен точно так же: я буду работать, как вол, а Максимилиан усядется на троне поудобнее, и все у него будет о’кей.
И у Зайцевой все будет о’кей. Что бы она ни сделала – толпы воздыхательниц будут пищать и хлопать. А за моей спиной будут шептаться, разносить гадкие сплетни, поливать меня грязью…
Потому что мир устроен подло, мерзко, несправедливо. Зайцева будет работать в банке, ничего не делать и получать кучу денег. А мое место – в какой-нибудь пыльной конторе: целый день буду сидеть и пялиться в экран, а как только посмею поднять голову, заявить о себе, жизнь огреет меня так, что мало не покажется…
Я встала. Во рту стоял горький привкус желчи.
Рябины уродливо изгибали стволы, будто больные рахитом. Лес пах гнильем. Надгробие, пышное и безвкусное, казалось совершенно заброшенным: ага, статую положили, а никто даже цветочек не принесет! Нужна она кому-то, эта мертвая королева; я наступила на Швею. Мне хотелось сломать проклятый меч, услышать его хруст, я в ожесточении начала топтаться по нему, выкрикивая угрозы.
– Ненавижу! Ненавижу! А чтоб вам всем пропасть… Чтоб вы все сдохли! Сдохли!
«Сдохли… сдохли…» – эхом отдалось у меня в ушах.
И почему-то вспомнился грязный трактир, дымный, вонючий, темный. На тряпочке в углу сидел нищий, смотрел на меня с лютой ненавистью, из его раскрытого рта летела слюна и проклятия: «Чтоб вы все сдохли… сдохли…»
Я остановилась. Меня трясло, горячий пот лился по спине. Вокруг по-прежнему стоял лес, чужой, уродливый…
Почему уродливый?
Что со мной?!
«Вам, не вернувшимся с изнанки… посвящается…»
Что такое говорил Максимилиан о свойствах изнанки?!
Имя некроманта снова запустило у меня в голове будто огромный маховик. Предатель, ему достанется все… А мне помои… об меня он ноги вытер, так всегда, все несправедливо, ужасно, гадко…
Я снова вспомнила нищего, его великую злость и великое омерзение. Ужас облил меня мурашками с головы до ног – и на секунду прояснил сознание. Я прошептала, защищаясь из последних сил:
– У зла нет…
«Узла нет», – издевательски повторило эхо.
– У зла нет власти…
Перед глазами у меня колыхалась мутная пелена. Уродства набухали, все остальное скукоживалось и пропадало. Мир так устро…