У зла нет власти
Шрифт:
Швея тащила меня за собой, как ребенок волочит утку на колесиках. Фехтовальные приемы у нее строились больше на уколах, чем на ударах – неудивительно при ее-то занятии. Я поняла, что если не соберусь сейчас, не призову на помощь всю свою физподготовку – запястье мне сломают, руку вывихнут, а при случае и отрубят.
Первый удар был направлен Гарольду в лицо. Гарольд уклонился, выхватил свой меч, но все еще недооценивал противника: драться со щуплой девчонкой ему, здоровенному мужчине, никогда еще не приходилось.
Он зазевался
– Нет! Стой! Подожди!
Посыпались искры – скрестились два наших клинка. Швея была вполовину меньше Гарольдового меча, удар должен был обезоружить меня – но пальцы не разжались. «Никогда не выпускай рукоятку…»
Вокруг сгущался туман. Мы сражались уже по пояс в его тягучих струях. Я успела подумать: Королева Тумана присутствует здесь, на изнанке, по крайней мере, изнанка ей видима…
Швея клюнула Гарольда в грудь. Он не успел ни уклониться, ни отбить удар. Послышался треск; Гарольд отлетел к стене. Швея, мгновенно потеряв к нему интерес, потяжелела, ткнулась острием в пол и вывалилась из моей руки. Красная нитка исчезла в тумане.
Гарольд стоял, глядя на меня.
– Ты ранен?!
Он молчал.
– Гарольд!
С ним что-то творилось. Нитки, оплетавшие его, частью облетели, как осенние листья, частью затянулись, вместо петель образовав тугие узлы. Он стоял, покачиваясь, глядя прямо на меня.
– Руки! – закричала я. – Дай руки! Все имеет две стороны… Выходим, выходим, ну?!
Его лицо расплылось, превращаясь в мое.
Обыкновенная темнота на лицевой стороне мира показалась мне светлой после изнанки. Швея валялась на полу, чистая, без единой щербинки. Рядом лежал меч Гарольда – я испугалась. Он был весь изрубленный и со свежими следами крови.
Моя правая рука повисла, как набитый песком чулок. Плечо мозжило, будто его молотком разбили.
– Гарольд, ты меня слышишь?!
Левой рукой я подхватила посох. Навершие разгорелось, освещая голые стены с выбитыми кирпичами, темный камин, два меча на полу, лицо Гарольда…
И тут случилось самое страшное из всего, что когда-нибудь видела. Его волосы и борода, темные, с дорожками седины, начали белеть у меня на глазах. От корней растекалась белая молочная волна; через несколько секунд Гарольд был полностью седой.
– Гарольд…
– Все в порядке, – сказал он тихо. – Все хорошо… Не бойся. Ты все сделала… Не бойся.
Он сел на пол. Глаза у него были задумчивые.
– Оберон, –
– Гарольд…
– Дружище, я помню, как меня зовут… Я забыл… как все прочие. Забыл человека, который…
Он запустил пальцы в свои новые белые волосы.
– Гарольд. Ты седой.
– Правда?
– Ты весь белый!
– Ну и что же? Лена, объясни мне, немолодому опытному магу… Как это могло случиться? Со мной?!
Меня трясло от страха. И еще от жалости. Хотелось сесть с ним рядом и реветь белугой, но я вспомнила о Саранче и осажденном черном замке.
– Спроси, как это случилось с Королевством, – сказала я шепотом. – Вставай!
Он помотал опущенной головой:
– Я не могу… После этого… я не могу, Лена.
– Слушай меня, – сказала я властно. – Пока Максимилиан держит Саранчу, мы должны сделать так, чтобы Оберон снова стал реальностью. Вставай!
Гарольд посмотрел мне в глаза снизу вверх.
Может, он и был не очень умен, как всегда твердил Максимилиан. Может, он оказался слабым правителем. Но мужества ему никогда было не занимать – моему другу Гарольду.
– Идем, – сказал он. И поднялся.
– Этого не может быть! – повторял принц Александр. – Это сумасшествие какое-то!
– Принц, где ваш отец?
– Он умер, когда я был маленьким… наверное.
– «Наверное»?! Ваш отец – король Оберон!
Александр поглядел на Эльвиру, будто прося о помощи. Эльвира молчала; появление седого Гарольда поразило ее даже больше, чем всех остальных, хотя все – даже канцлер – в первый момент лишились речи.
– Ясно одно, – отрывисто сказал усатый стражник. – Это колдовство, господа, злое! Очень злое!
– Что у тебя с рукой? – спросил Уйма, насилу оторвав взгляд от Гарольда и обернувшись ко мне.
– Шила.
– Помочь тебе?
– Я сама. Я все-таки маг дороги.
Я перехватила посох левой и, закрыв глаза, принялась «выглаживать» навершием правую руку. Запястье не было сломано, но сухожилия, кажется, все-таки пострадали. Мысленно воображая учебник анатомии, я соединяла разорванное – как Швея, только не между мирами, а внутри своей костяной, снабженной мышцами, опутанной жилами и покрытой кожей руки.
Спадала опухоль. Уходила боль. Я слышала хрипловатый голос Гарольда – седые волосы прилипли к его лбу, но лицо удивительно помолодело, и голос был уверенный и властный.
Неужели для того, чтобы вернуть Оберона, мне придется «шить» каждого жителя Королевства?! Мне не хватит всей жизни. У меня отвалится рука! Сколько же нужно вспомнивших, чтобы развеялось колдовство?
Что делать с именем Оберона, запертом в треугольной монетке?
Я сжала пальцы правой руки. Рука вроде бы слушалась. Спасибо Гарольду с его «Оживи» – иначе фиг бы мне удалось хоть половину дела сделать!