У зла нет власти
Шрифт:
– Мы догадались, – пробормотала я. – Но не сразу.
– Ага. Это не люди, не животные, не ходячие мертвецы. Это даже не огромная амеба, хоть и похожа чем-то. Это страшная сказка, порождение больного мира. О чем забыли, перестает существовать, во что верят – возникает из небытия. Если бы мы могли сейчас не верить в Саранчу…
– Но колдовство сильнее нас, – невпопад сказал принц. – Невозможно противиться тому, что сильнее!
Оберон внимательно на него посмотрел. Принц стушевался.
– Если бы никто не верил сейчас в Саранчу, – продолжал король, глядя на Александра, – она растаяла
– Как можно не верить в стрелу, которая торчит у тебя в горле? – пробормотал Гарольд.
Оберон улыбнулся.
Впервые после своего возвращения он улыбнулся; улыбка совершенно его изменила. Я узнала его окончательно, и только в этот момент – когда он улыбнулся – поняла, что все закончится хорошо.
– Можно. Но трудно. Поэтому сейчас мы сделаем вот что…
Он на секунду задумался. Посмотрел на Фиалка. Перевел взгляд на Гарольда, потом на меня.
– Господа маги дороги… Я прошу вас на короткий совет.
Как только он это сказал, Уйма кивнул лохматой головой и отошел к крыльцу замка. Там стояла, кутаясь в шкуру, принцесса Филумена – с каждой минутой делалось жарче, а она все куталась в вытертый мех, и Уйма шел через весь двор прямо к ней.
Стражники, поклонившись, отошли к бочке, где блестел под солнцем Фиалк. Один только принц Александр дольше всех не мог понять, что ему пора удалиться, – и в конце концов отошел, спотыкаясь и оглядываясь, будто ждал, что его позовут обратно.
Мы остались под тенью шатра – я, Гарольд и Оберон. Совет магов. У меня на секунду дыхание перехватило.
– Вы, двое, – тихо сказал Оберон. – Сказать, чем вам обязано Королевство? Не скажу, вы сами знаете. Сказать, чем я вам обязан?
Он вдруг поморщился, как от боли. Как вчера, когда срывал с себя оплетающие его красные нитки.
– Это не так, – глухо заговорил Гарольд. – Ваше величество… Это сделала Лена. И… – Он запнулся. – И некромант по имени Максимилиан, из-за Ведьминой печати. А я забыл вас, как все. Я слишком увлекся делами, заботами… Семьей, воспитанием сына, бытом, мелочами, обыкновенными вещами, которые привязывают человека к обыденному миру… Я забыл вас, я перестал быть частью Королевства.
Я быстро поднесла к глазам руку с растопыренными пальцами. Когда-то король научил меня различать людей, которые принадлежат Королевству, – и всех остальных. Караван шел по дороге из города, и в толпе у обочины стояла Эдна, я увидела ее – в тот момент она все еще принадлежала Королевству…
Я посмотрела на Гарольда в страхе, что он говорит правду и, глядя волшебным зрением, я его не увижу. Но он стоял здесь, в тени шатра, и белые волосы падали ему на лицо.
– Гарольд, – голос Оберона вдруг сделался очень теплым, – дружище. Такие, как ты, остаются частью Королевства, даже если они днем торгуют в лавке сыром, а вечером нянчат дюжину сопляков. Ты забыл – но ты ведь вспомнил! И не огорчай меня своим виноватым видом: я виноват куда больше, но не ношу ведь черное и не заливаюсь слезами!
Он снял перчатку и протянул Гарольду ладонь. Они стояли почти минуту, сжимая руки и глядя друг другу в глаза. У крыльца Уйма стоял, положив лапищи на хрупкие плечи Филумены; принц Александр переминался с ноги на ногу и смотрел в сторону.
– Далеко
– Далеко, – Гарольд кашлянул. – Я надеюсь.
– Эта тварь может быть опасна в агонии. Ланс затопил город, разлился очень широко, держит оборону… но ему тяжело. И еще меня тревожит один человек… Короче говоря, или мы покончим с Саранчой быстро – или это обернется новыми бедами.
– Значит, покончим быстро, – тихо сказала я.
Оберон искоса на меня посмотрел.
Это бы особенный взгляд. У меня дух захватило.
Фиалк повернул к нам зубастую морду. Его грива висела до земли, по острым клыкам то и дело пробегал розовый длинный язык – будто Фиалк точил зубы перед боем. Оберон, ни слова не говоря, подсадил меня в седло – мои ноги повисли, не касаясь стремян.
Я умею летать, но на спине Фиалка я ощутила себя… как на вершине мира. Заснеженной вершине, тем более что он был такой белый и теплый на ощупь и косился на меня через плечо хоть и насмешливо, но по-дружески. У меня захватило дух, а тем временем Оберон вскочил на спину Фиалка за моей спиной. Конь щелкнул крокодильими челюстями, нижние клыки поднялись торчком, как усы на старинном портрете. Не дожидаясь видимой команды, тронулся шагом через двор к воротам.
– Ничего не бойся, – тихо сказал король.
Мне и в голову не могло прийти чего-то бояться в такой компании.
Нас провожали взглядами. Гарольд несколько шагов прошел рядом, глядя снизу вверх с надеждой, со страхом, немножко – с ревностью. Стражники салютовали мечами, Уйма потрясал палицей, принцесса Эльвира стояла на низком балконе, сцепив перед грудью пальцы…
Заскрежетали блоки. Дрогнули створки ворот, поползла вверх решетка. Створки плавно расходились, в щели между ними показался мост.
– Как раскрывать щит, помнишь?
– Да, ваше величество.
Оберон не видел, как перед замком некроманта я удерживала защиту над нашей маленькой армией. Правда, недолго и не очень надежную… Но мне все-таки захотелось, чтобы кто-нибудь ему об этом рассказал. Пусть не сегодня. Потом.
Створки разошлись. Я направила навершие посоха между ушами Фиалка и раскрыла невидимый зонтик. Посох дрожал в моих руках, обещая впереди опасность. Там, за стенами, ревела Саранча, этот рев заглушал даже непрерывно трубящие рога; когда мы показались в воротах, слитный вой сделался таким плотным, что, казалось, уши прогибаются внутрь головы.
Не дожидаясь, пока мост ляжет на противоположный край рва, Фиалк пошел на разгон. Простучав копытами по мосту, как по взлетной полосе, он оттолкнулся и взлетел. Рев Саранчи сразу ухнул вниз, я перехватила посох, будто весло, направив навершие к земле. В круглый щит посыпались стрелы, камни, копья – щит вздрагивал, морщился, как полиэтиленовый кулек, но держал, и стрелы отскакивали, а камни валились на головы многоногам.
– Отлично, – пробормотал Оберон. – Фиалк, зенит.
Мы рванули верх почти вертикально. Я чувствовала, что Оберон придерживает меня – я бы и без того не свалилась, в его жесте было что-то от чрезмерной опеки. Но все равно мне хотелось, чтобы он подольше не убирал руку с моего плеча.