У зла нет власти
Шрифт:
Гарольд и Максимилиан одновременно двинулись вперед. Я осталась стоять. Гарольд поднял свой меч, Максимилиан вскинул руки со скрюченными пальцами. Мой посох трясся; справа и слева уже шагали мечники – кто-то крикнул «Ура!», но слишком откровенный страх прозвучал в этом крике.
Гарольд обернулся к своему войску.
В грохоте его не было слышно. Я прочитала по губам: «Именем Оберона!»
Ощетинились пики. Поднялись мечи. Вокруг меня будто железный лес зашептался: именем… именем…
– Именем Оберона! – тонко закричал капитан лучников.
И в
Максимилиан присел, как боксер на ринге. С его пальцев сорвались белые хлопья, облепили всадников, послышался рев. Передний многоног поднялся на дыбы, открывая мягкое, в мелких пластинках брюхо. Туда вонзились две стрелы. Гарольд уклонился от булавы, просвистевшей возле его уха, и ударил мечом спрыгнувшего с седла всадника. Я увидела, как другой заносит над ним клинок – струя огня из моего посоха отбросила врага, опрокинула, задымились костяные доспехи…
Наверное, прошло несколько минут. Мне показалось – годы, мы увязли в янтаре и никогда не выкарабкаемся.
Мечники и копейщики Гарольда почти сразу столпились на флангах, бросаясь на прорвавшихся всадников – впятером на одного. Мы остались в центре, втроем, спина к спине, и взять нас было нелегко, потому три мага – лучше, чем один. Именем Оберона.
Поднимался страшный ветер, небо почти прояснилось, пыль ходила смерчами. Одновременно в скалах над дорогой появились люди – в первый миг мне показалось, что это мертвые арбалетчики Максимилиана. Но это были лучники Саранчи.
– Лена, закрой! – рявкнул Гарольд.
Он увидел их одновременно со мной. А может, раньше.
Я подняла посох навершием вверх. Мысленно развернула огромный тент над собой, над Максимилианом и Гарольдом, над всем нашим маленьким войском. Защитный слой растянулся, тоненький, как мыльная пленка, и ветер рвал его, а я силой воли затягивала прорехи, держала, удерживала, в то время как сверху сыпались стрелы. Они отскакивали от красных лоскутов моей защиты и увязали в зеленых, они не могли пробить ее – но Гарольд с Максимилианом теперь сражались только вдвоем.
Поверженные многоноги и всадники лежали на дороге мешками и горами. По ним грохотали, не останавливаясь, новые и новые воины Саранчи. И ничто не могло их остановить. Я держала защиту, поднявшись на цыпочки, Саранча видела, что я делаю, и теперь мечи и копья метили только в меня. Максимилиан и Гарольд вертелись вокруг, как две лопасти пропеллера, – отбивая, отрубая, сшибая, отталкивая. В ужасе я закрыла глаза и в первый раз подумала: а что будет с моим миром? Что будет с мамой, когда время после долгой паузы потечет, как прежде, но меня в этом мире уже не окажется?!
Мне захотелось сказать: отыграйте назад. Я так не хочу. Загрузите сохраненную игру, так не честно, я ведь не думала…
– Именем Оберона! – кричал Гарольд.
Максимилиан молчал. Не знаю почему, может быть, боялся, что язык некроманта осквернит имя короля?
Огромный шипастый шар, выпущенный из ручной катапульты, со свистом кинулся мне в лицо. Я видела, как он летит, но не могла уклониться. Гарольд в прыжке сбил шар мечом.
– Именем Оберона!
Максимилиан все-таки решился вслух назвать имя короля.
Его рубашка блестела от крови – опять открылась рана на груди. Я увидела, что он сейчас упадет, и рывком сорвала защиту с нашей армии. К Туманной Бабище такую защиту, если некроманта и Гарольда сейчас убьют…
Молния из моего посоха протрещала в пустоте. Тот, в кого я метила, рывком подался назад – будто его дернули на резинке.
Исчезли лучники в скалах. Не знаю, как они нашли тайные Максимилиановы тропки – но теперь они уходили, хотя моей защиты больше не существовало; оставляя неподвижные тела многоногов и всадников, армия Саранчи втягивалась в ворота – будто кино пустили в обратном направлении. Ревели рога; я услышала их впервые с начала боя. Казалось, вся Саранча, сколько ее было, получила вдруг приказ отступать…
– Получили, сволочи? Получили, да?!
В ярости я стукнула посохом о землю. В небо вырвался победный луч, будто зеленая спица. Саранча, не обращая внимания, отступала быстро – но в полном порядке. У меня хватило ума не преследовать всадников.
Гарольд даже не пытался подняться. Дышал с трудом: у него были сломаны несколько ребер и, кажется, шипом задето легкое. Рядом лежал на боку многоног, похожий на опрокинутый танк в стальной броне, и еще валялись какие-то тела, а я все пыталась понять, что случилось. Почему они отступили? Их не могли сдержать ни горы, ни мертвецы, ни колдовство, ни мечи, так почему же, когда мы были почти что убиты, они вдруг повернули назад?!
Я никогда прежде не заживляла людям легкие. Это совсем особая ткань – я почуяла ладонями, как она начала отекать, набухать кровью, и перепугалась до одури. Что-то говорил Максимилиан – я не слышала. Я латала сложно переплетенные тоненькие капилляры, будто вышивала в темноте.
Дыхание Гарольда выровнялось. Ребра ему я скрепила кое-как, зато обезболила, не жалея сил. Посох нагрелся в моих руках, казалось, плюнь на него – зашипит. Вокруг суетились мечники и копейщики, лучники торопливо собирали стрелы, не решаясь подходить близко к опрокинутым многоногам…
– Лена! Ты меня слышишь или нет?!
– Нет, – призналась я.
Максимилиан смотрел на меня с таким страхом, что я опять забеспокоилась.
– Что случилось?
– Когда ты ударила посохом… Выбила свой луч…
– Так что?
– Можешь еще раз так сделать?
– Зачем?
– Ну, я тебя прошу.
Гарольд, кряхтя, поднялся.
– Довоевались, – прохрипел, пытаясь изобразить улыбку. – Что у этих, плоскомордых, обеденный перерыв?
Максимилиан не сводил с меня требовательного взгляда. Руки его с уродливыми длинными пальцами все еще подрагивали, будто судорожно. Я вспомнила, как он кричал, защищая меня: «Именем Оберона!»