У зла нет власти
Шрифт:
– Не стрелять без команды! – кричал за моей спиной Гарольд. – Целься выше на два пальца… Пускай!
Лук – ужасное оружие, бесшумное и смертоносное, и, если бы нашим врагом была не Саранча, я вздохнула бы с облегчением. Но стрелы кончаются, а Саранча казалась бесконечной. Сколько их полегло сегодня? А новые прут и прут, и нет в них страха – только некромант во главе войска мертвых может напугать их…
Максимилиан открыл глаза. Я отшатнулась – взгляд у него был все еще стеклянный, полубезумный.
– Где они?!
– Разбрелись по могилам.
Он помотал головой:
– Они близко. Тянутся. Зовут. Они хотят…
– Они уже ничего не хотят! Вставай, Саранча атакует твой замок. Или ты больше не король?
Он потянулся рукой к едва затянувшейся ране. Слишком длинные, нечеловеческие пальцы коснулись обломка монеты и отдернулись: Максимилиан в ужасе уставился на свою руку, потом на золотую цепочку у себя на груди.
– Это не я… Я не трогал монету… Я бы не мог!
– Знаю, что не ты. Это Швея.
– Зачем?!
Если бы я знала. С того момента, как Швея ткнула Максимилиана в грудь, я вообще не задумывалась о происходящем – только делала, делала, а земля тряслась под грохотом шагов, и Саранча вот-вот снесет ворота.
– Макс! Вставай! Через пару минут начнется рукопашный!
Быстро темнело: не то гроза собиралась, не то пыль обложила небо, не то наступал уже вечер. Залпы лучников с каждым разом были все реже: иссякали стрелы. Саранча шагала по телам упавших товарищей, и Гарольд уже кричал первому ряду копейщиков, чтобы готовились к бою…
– У нас нет надежды, – тихо сказал Максимилиан. – Теперь, когда я струсил и отступил на полдороги…
– Нет времени на болтовню! Можешь опрокинуть эти камни, чтобы завалить ворота? Полностью закрыть проход?
– Это ненадолго…
– Делай!
Он повернулся лицом к воротам, поднял руки. Шевельнул уродливыми пальцами. Два огромных камня, охранявших единственный проход от скал к замку, зашатались, как молочные зубы. Копейщики попятились. Саранча валила, ни на что не обращая внимания. Камни зашатались сильнее, к тучам серой и черной пыли примешались клубы красноватой; первым рухнул тот, что был пониже, рухнул и утонул в пылевом облаке. Мгновением позже до нас донесся грохот и хруст. Взревели рога Саранчи, запоздало командуя отступление – в это время рухнул второй камень, раскололся на три части, накрывая всех, до кого мог дотянуться.
– Браво, – прошептала я.
– Максимилиан опустил руки. Рана на его груди опять открылась.
– Я сам, – он оттолкнул навершие моего посоха.
Наступление Саранчи захлебнулось. Отсюда, с дороги под факелами, я не могла рассмотреть, что творится по ту сторону от рухнувших ворот. А взлетать у меня не было ни времени, ни сил.
Я села на землю, скрестив ноги, и принялась лечить свое несчастное, изуродованное Швеей запястье. Я ли предала меч, забыв его на поле боя? Меч ли предал меня, разбив нашу последнюю надежду? Рога Саранчи ревели, не переставая, обломки ворот начали подрагивать в такт новому ритму. Все-таки Саранча – не войско, не армия в обычном представлении:
– Почему ты не уходишь? – тихо спросил Максимилиан.
– Куда?
– В твой мир.
Я молчала.
Мое запястье онемело, и онемела левая ладонь, сжимающая посох. Зеленый свет навершия, как рентгеновский луч, высвечивал косточки, хрящики, сухожилия, я в который раз пожалела, что не занималась всерьез анатомией. Не маялась бы теперь, гадая, что с чем соединять.
Подбежал Гарольд. Пыль и копоть лежали на его белых волосах.
– Они все равно переберутся через завал. Стрел больше нет.
– У тебя есть меч. У меня есть посох. Макс неплохо колдует безо всякого оружия.
– Лена, это бесполезно…
– И еще, – я набрала в грудь побольше воздуха. – У нас есть имя Оберона.
Максимилиан коснулся осколка монеты у себя на груди. Ничего не сказал. И Гарольд промолчал тоже. Они оба стояли рядом и смотрели на меня, и мне вдруг сделалось жарко.
Мечников Гарольд поставил по флангам. Копейщиков – ближе к центру. А в самом центре строя оказались Максимилиан, Гарольд и я.
У нас было в запасе всего несколько минут. Обломки ворот уже шатались: с противоположной стороны лавиной напирала Саранча. Я была очень благодарна Гарольду за то, что он ни слова не сказал о гадости и мерзости некромантов. Максимилиану – за то, что он молчал, хотя его снова начало трясти. Им обоим – что ни один не посмел больше спросить, почему я не бегу в свой мир.
В туче пыли расползался завал. Показались над его верхней кромкой головы в шлемах. Две руки одновременно протянулись над моей головой:
– Оживи.
Они сказали это одновременно! Даже не глядя друг на друга!
У меня искры из глаз посыпались. Захотелось прыгать на месте, чтобы куда-то девать энергию. Я успела подумать: дуралей некромант, он же сам едва живой… Раненый… А Гарольд…
В этот момент Саранча прорвала каменную плотину. Неровный строй ее вломился в ворота: дорога была узкая, только три многонога, плечом к плечу, могли на ней поместиться. Только три в одном ряду: а за ними еще три, и еще три, и еще, и так до бесконечности…
Многоноги шли на нас, грохоча пластинами, из сочленений кое-где торчали обломки стрел. Сверху они казались мне похожими на быков и огромных гусениц – сейчас, стоя прямо перед ними, я поняла, на что это похоже. На танки, безмозглые шагающие танки. На горбатых спинах, как на башнях, покачивались всадники, совершенно одинаковые: круглые, чуть приплюснутые головы, вырастающие прямо из широких плеч. Различались они только оружием: у одного была в руках пика, у другого огромный иззубренный меч, у третьего булава, утыканная шипами. Я готовила себя к бою, знала, что сейчас надо идти им навстречу – но колени мои подгибались, и я не могла сделать ни шагу.