Убийца Шута
Шрифт:
– Я пришла поинтересоваться, когда учитель будет готов, чтобы приступить к нашим урокам? Я очень хочу поскорее начать, отец.
Я увидела, как понимание расцветает в его глазах, он тоже играл для нашей аудитории.
– Он говорит, возможно, в течение двух дней. Он, наконец, чувствует себя оправившимся от поездки.
Его избили, подумала я. Такой вежливый предлог, который мы выдавали за истину, тогда как достаточно было увидеть его избитое лицо, когда он только прибыл, чтобы понять, почему наш наставник не покидает своей постели и своих комнат.
– Тогда, это замечательно.
– Я медленно оглядела свою новую комнату, активно улыбаясь, чтобы быть
– Комната закончена? Я могу здесь спать этой ночью?
Ревел улыбнулся.
– Сразу, как только будут застелены постельные принадлежности, госпожа.
– Спасибо. Я уверена, мне понравится здесь. Но есть некоторые вещи в моей старой комнате, которые я хочу перенести сюда. Я принесу их.
– О, в этом нет нужды, Леди Пчелка.
– Ревел подошел к сундуку у подножия моей кровати и распахнул его. Он опустился на одно колено и поманил меня, когда его длинный палец коснулся стопки сложенных тканей.
– Дополнительное одеяло, желтое с кремовым, для холодных ночей. И вот, круглый коврик, чтобы пользоваться им, когда вы захотите посидеть на подоконнике. Новый красный плащ с капюшоном. Теперь, когда мы избавились от такого количества ваших вещей, я попросил швею Лили изготовить для вас новые туники. Глядя на вас, я боюсь, что они получились слишком большими, но этого будет достаточно, пока мы не сошьем новые. Видите, вот эта коричневая с желтой каймой, а вот эта зеленая. Немного простовата, не хотите ли сделать вышивку по подолу? Забудьте, конечно, вы хотите. Я отнесу ее швее.
Я не слушала. Ревел наслаждался. Его слова проносились мимо меня. Я не знала, что я чувствую. Вся эта новая одежда, все сразу, и ни одна из них не сделана руками моей мамы. Никто не приложил ее ко мне, чтобы проверить длину, или спросил, какой мне нравится цвет и какая вышивка должна идти по подолу. Я нахмурила лоб и в очередной раз попыталась осознать смерть моей матери. Каждый раз, когда я думала, что приняла это, что-то новое захлестывало меня.
Ревел закончил говорить. Я улыбалась. Улыбалась, улыбалась, улыбалась. Я в отчаянии взглянула на своего отца и мне даже удалось пробормотать:
– Все так прекрасно. Тем не менее, есть несколько вещей, которые я перенесу из моей старой комнаты. Большое тебе спасибо.
И я побежала. Я надеялась, что вышла изящно, но как только оказалась за пределами комнаты, побежала. Я проскользнула мимо двоих слуг, которые несли свернутый ковер, свернула в коридор и оказалась перед дверью в мою прежнюю комнату. Я открыла ее и вошла внутрь.
Очаг был пуст и от него веяло холодом. С кровати было все убрано. Я заставила себя подойти к дверям в комнату для прислуги. Там было пусто. Тяжелая кровать так и была сдвинута в угол, у стыка изголовья с каркасом находился мой тайный проход. Что же, по крайней мере, он оставался в сохранности.
Я медленно вернулась в свою комнату. На каминной полке ничего не было. Ни подсвечника из голубой керамики. Ни резной совы, которую мы купили с мамой на рынке в Дубах-на-Воде. Я открыла свой небольшой сундук. Пусто. Большой сундук у кровати. Пуст, за исключением отдаленного запаха кедра и лаванды. Даже соше были выметены оттуда. Синее шерстяное одеяло, истончившееся от частого использования, отсутствовало. Ни одной моей старой сорочки или туники не осталось. Все эти стежки, сделанные руками моей мамы, превратились в пепел во имя защиты моего отца, чтобы никто не узнал, что мы сожгли в ту ночь. Осталась только та старая одежда, что находилась в старой маминой комнате, где я сейчас спала. И ночные рубахи, которые
Я крепко обхватила себя руками и пыталась перечислить все, что исчезло. Вырезанная "книга" о травах, которую я всегда держала у кровати. Канделябр для моего прикроватного столика. Ужас захватил меня и я упала на колени у стола и открыла ящик. Пропало, все пропало, все ароматизированные свечи, которая сделала моя мама. Я ни разу не спала в этой комнате без того, чтобы зажечь свечу, и я не могла вообразить свой переезд без их утешительных ароматов. Я вглядывалась в тусклую пустоту ящика и сжала свои руки, чтобы мои впившиеся в ладони ногти не дали мне разорваться на части. Я зажмурилась. Если я буду медленно дышать через нос, я смогу уловить тень аромата, который источали свечи, хранившиеся здесь.
Я не замечала его, пока он не сел позади меня и не обнял. Мой отец проговорил мне в ухо.
– Пчелка. Я сохранил их. Я вернулся сюда, позже ночью. Я забрал свечи и немного других вещей, которые ты захотела бы сохранить. Я сохранил их для тебя.
Я открыла глаза, но не смогла расслабиться в его руках.
– Ты должен был сказать мне об этом, - сказала я яростно, неожиданно разозлившись на него. Как он мог позволить мне ощутить эту потерю, даже всего на мгновение?
– Ты должен был дать мне прийти сюда и забрать важные для меня вещи до того как все сожгли.
– Должен был, - признал он и поднял меня на ноги.
– Я не подумал тогда об этом. Все должно было быть сделано немедленно. Так много всего произошло здесь, так быстро.
Мой голос был ледяным, когда я спросила.
– И что ты сберег? Мои свечи? Мою книгу о травах? Мою статуэтку в виде совы, мой подсвечник? Ты спас мое синее одеяло? Тунику с ромашками, вышитыми по вороту?
– Я не сберег синее одеяло, - признал он хриплым голосом.
– Я не знал, что оно было важно для тебя.
– Ты должен был спросить меня! Ты должен был спросить меня!
– я ненавидела слезы, которые вдруг заполнили мои глаза и то, как они душили мой голос. Я не хотела страдать. Я хотела быть злой. Злоба – это не так больно. Я повернулась и сделала то, чего никогда раньше не делала. Я ударила своего отца, так сильно, как могла, мой кулак врезался в его твердую грудь. Это не было пощечиной маленькой девочки. Я ударила его со всей силой, которую мне удалось собрать, желая сделать ему больно. Я била его снова и снова, пока не поняла, что он разрешает мне делать это, что он мог бы с легкостью схватить мои руки и остановить в любое время. Возможно, он даже желал, чтобы я сделала ему больно. Мои действия потеряли всякий смысл. Я остановилась и взглянула на него. Его лицо застыло. Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами, не защищаясь от моего гнева. Он принял это так легко.
Это не вызвало у меня никакой симпатии. Лишь сделало меня еще злее. Это была моя боль, меня ограбили, отняв все те вещи, что я берегла. Как он смеет смотреть на меня, будто это он ранен? Я снова вытянула руки, но на этот раз чтобы оттолкнуть его. Я понурила голову, чтобы не видеть его. Когда он дотронулся одной рукой до моей щеки, а вторую положил на голову, я только напрягла мышцы и сжалась. Он вздохнул.
– Я делаю все возможное, Пчелка, иногда получается не правильно. Я спас то, что, на мой взгляд, было важно для тебя. Кода ты захочешь, скажи мне, мы заберем все эти вещи и перенесем в твою новую комнату. Я хотел устроить тебе сюрприз. Я думал, ты хотела бы иметь Желтые Покои. Я ошибся. Слишком большая перемена, слишком скорая, ты должна была сказать об этом.