Убийство на Оксфордском канале
Шрифт:
Хиллари вздохнула и кивком велела Томми — забирай. Возможно, если дать бродяге выспаться, наесться и протрезветь, из него выйдет ценный свидетель.
Томми рывком поставил его на ноги, и того немедленно стошнило пенистой зеленью неестественного оттенка. Хиллари чуть не вырвало.
А может, ничего и не выйдет.
На следующее утро, явившись в участок, Хиллари с возмущением узнала, что Мэл уже допрашивает бродягу. Судя по надписи на доске у двери комнаты для допросов, парня звали Майкл Райан. Оставалось лишь надеяться, что он не родня тому типу
Понимая, что на допрос просто так не ввалишься, хоть бы даже они с Томми и сделали всю грязную работу своими руками, Хиллари в препаршивейшем настроении ворвалась в офис и обнаружила, что Джанин уже на месте и плюс к тому выглядит вполне бодро.
Нет, Хиллари была только рада тому, что сотруднице стало лучше, однако что-то в ее виде заставило инспектора ощетиниться. Это просто поганое настроение, сказала она себе, плюхнула на стол сумку и проглотила зевок.
— Вас пудинги искали, — сказала Джанин.
Хиллари длинно и замысловато выругалась, удивив не только сержанта, но и окружающих, — к ней повернулось несколько голов. Хиллари умела ругаться не хуже прочих, но склонности к многоэтажной брани за ней не водилось.
А, к черту все. От того, что она похлопает ресницами и сведет с ума Пола Дэнверса, день лучше не станет. Она снова схватилась за сумку.
— Когда Мэл вернется, скажи, что я уехала опрашивать мать Дэйва Питмана. Да, и передай от меня Томми, чтоб держал удар. Он поймет, о чем я.
Хиллари знала, что констебль собирается пожинать плоды своего вчерашнего успеха, и понимала, как он будет оскорблен, увидев, что Мэл успел первым.
Ведь это же не Мэлу Майкл Райан заблевал чистенькую рубашечку и отличные новые оксфорды!
Миссис Питман была из тех женщин, которые выглядят гораздо старше своего возраста. Питман умер тридцати двух лет от роду, но даже роди его мать немолодой, едва ли она могла быть сейчас восьмидесятилетней старухой. Глядя в розовый затылок, чуть прикрытый жидкими прядями седых волос, Хиллари проследовала за хозяйкой в пронзительно-чистую гостиную. На миссис Питман были передник в цветочек и удобные тапочки.
Хиллари села туда, куда указала нервная хозяйка, и, посмотрев на ее бледную, почти прозрачную кожу, поняла, что та почти не выходит из дому.
— Я здесь в связи с вашим сыном, миссис Питман, — сказала она (как будто это и так было не понятно) и отказалась от чая. Обычно она соглашалась выпить чаю, потому что гостеприимство растапливает лед, однако, судя по виду, сил Мюриэл Питман не хватило бы даже на то, чтобы наполнить чайник.
Хиллари вспомнила отчет о первом допросе миссис Питман и приписку констебля о том, что она, вероятно, смертельно боялась собственного сына. Тут Хиллари была с ним согласна. Питман был единственным ребенком Мюриэл. Должно быть, ее муж — то ли давно сбежавший, то ли давно почивший, — тоже был забиякой, и приучил Облома к тому, что женщину надо держать в ежовых рукавицах, поколачивать и запирать покрепче.
— Вы уже выяснили, кто это сделал? — спросила она, но в водянистых карих глазах не промелькнуло ни искры интереса, и голос был равнодушен —
Расспрашивать ее, конечно, не было никакого смысла. Хиллари задала все положенные вопросы, однако Облом, понятное дело, сроду не рассказывал этой бедолаге ни о том, чем он зарабатывает на жизнь, ни тем более о том, на кого работает.
На полке стояли памятные фотографии — на одной был запечатлен мужчина, с виду злобное чучело, сфотографированный, по всей видимости, на собственном огороде; это мог быть только мистер Питман-старший. На другой был сам Облом, гордо позирующий рядом с огромным хромированным мотоциклом довольно угрожающего вида. Позади маячили какие-то старые амбары, сараи и еще кривобокое металлическое строеньице с заплатами, принадлежащее к числу тех хибарок, которые имеют обыкновение выскакивать из-за поворота, когда едешь по сельской дороге. Как правило, к такому строению прилагается славный старинный фермерский дом. Или куча навоза.
Она знала, что местная полиция до сих пор ищет Питманов гараж, но, даже спрашивая о нем, Хиллари понимала, что мать и понятия не имеет о том, где сын держал свое сокровище. И потом, найдут они его чертов мотоцикл, и что? Разве это объяснит, почему в шлюзе Дэшвуд-лок оказался не Джейк Гасконь, а Дэйв Питман?
Вскоре она ушла. День был безвозвратно испорчен. Сначала Мэл, наложивший лапу на плод ее тяжелых трудов, потом пудинги со своими бесконечными намеками, а теперь еще и это. Она вежливо закрыла за собой дверь и вообразила, как Мюриэл Питман облегченно обмякает, опустив плечи, и шаркает обратно на кухню — самое теплое, должно быть, помещение в доме.
Надеюсь, у нее есть кот, подумала Хиллари. При мысли о том, что в этом вылизанном до блеска доме Мюриэл Питман живет одна, даже без кота, Хиллари хотелось забиться в автомобиль и завыть.
Она терпеть не могла такие дни — дни, когда мир словно специально старался вогнать ее в депрессию. Когда она заметила соседа, было уже слишком поздно. Можно было не сомневаться, что он нарочно притаился и поджидал, чтобы нанести удар в тот самый миг, когда она выйдет из дома. Он видел, как подъехала машина, и понимал, что к чему. Дэйв Питман наверняка успел стать местной знаменитостью и еще какое-то время будет на слуху.
Соседу было изрядно за пятьдесят — круглый лысеющий мужчина с цепким взглядом.
— Так вы узнали, кто его убил? А я вот думаю, ей, бедолаге, без него только лучше. Он к ней захаживал, по воскресеньям, вроде на ужин. А денег не давал, это я вам точно говорю. Бывало, у ней в саду раскладывал свои железяки. Вот один раз, помню, посадила она ноготки, французского сорта, золотые такие, по всей лужайке значит, рассадила. Красиво было. А он притащил свой кроссовый драндулет, весь в грязи, и давай разбирать его прям у нее на лужайке. Масло везде, железяки валяются. А она ему и слова не сказала. Боялась. — Он глубокомысленно кивнул. — А скажи хоть слово поперек, получила бы вот этого, — и он взмахнул рукой, словно отвешивая воображаемую оплеуху.