Уходила юность в 41-й
Шрифт:
вооружением и боеприпасами плоховато. Командир хозвзвода, что можно
дополнительно выделить?
Командир хозяйственного взвода старшина Максунов, подслеповато щурясь,
заглянул в свою книжицу:
— По пятнадцать патронов на каждого — и ни одного больше! Официально
заявляю, товарищ полковник!
— Тогда неофициально добавьте еще по пять патронов. За счет неучаствующих в
операции. Хотя тут тоже не тыл...
— Если требуется...
— Идите
— Приказываю! В сводный подвижной отряд включить усиленные взводы управления
первого — без первой батареи — и четвертого дивизионов под командованием
командиров батарей. [26]
Задача: разведать, окружить и пленить вражеских парашютистов. Окажут
сопротивление — уничтожить! Выступление через полчаса. Вопросы по задаче? Не
имеете? Тогда все. Действуйте по обстановке, капитан Цындрин! Вдруг к столу шагнул
лейтенант Тараненко, командир второй батареи.
— Разрешите обратиться, товарищ полковник?
— Пожалуйста, коротко и по существу.
— Что будет с матчастыо и огневыми взводами, которые остались на зимних
квартирах?
Лицо Григорьева исказила мгновенная судорога.
— Еще неизвестно, что будет вообще! Еду к начальнику артиллерии корпуса,
чтобы выяснить обстановку, — резко ответил он и, осмотрев Тараненко с головы до ног,
спросил: — Зачем это вы в парадную форму вырядились?
— Вчера рассчитывал, что нынче выходной...
В этот момент, словно проваливаясь, у нас под ногами дрогнула земля. Замигала,
угасая, электролампочка. Мы скопом поспешили к выходу.
Лес, наши автомашины под деревьями, серое рассветное небо — все вокруг
окрашивалось в багровый цвет. Издалека, усиливаясь, накатывался гул, становился
мощнее и громче.
Вместе с политруком батареи Еруслановым я поспешил в свое подразделение.
Неожиданно перед нами возник старшина Максунов. Попросил Степана Михайловича
отойти в сторону, доверительно о чем-то сказал ему. Ерусланов оживился, заговорил
громко: «Утаил, значит? Не расстраивайся. Думаю, полковник тебя не осудит, исходя из
сложившейся ситуации. Видишь, как оно полыхает? Это теперь — и наш прокурор, и
наш трибунал! Времени в обрез. Идем за твоими гранатами!»
У автомашин, где старшины и помощники командиров взводов получали патроны,
слышались недовольные реплики: «Мало боеприпасов!», «Еще стреляные гильзы
заставят подбирать, как на учебном стрельбище!».
Максунов открыл брезент, под которым находились три ящика. Ерусланов сразу
позвал помкомвзвода: «Козлихин! Давай сюда с ребятами!»
не надо, старшина? Ну и ладно. Потом, браток, расцелую при всем честном люде.
Спасибо!»
По дороге помкомвзвода Козлихин, он же парторг батареи, спросил Ерусланова:
«Откуда у Максунова [27] гранаты взялись?» — «Знаешь, — усмехнулся политрук, —
на данном этапе не будем вдаваться в подробности. Главное, дополнительное
вооружение у нас под руками. Как в той песне: «И десять гранат — не пустяк!» Ты,
Козлихин, тащи один ящик к себе в батарею, а два других немедля отправь капитану
Цындрину».
Едва я появился в расположении, как меня вызвал командир батареи лейтенант
Григорьев. Спросил сердито: «Где, лейтенант Сонин, запропали? Да, с боеприпасами
получилось... И не только с ними. — Комбат заговорил вдруг по-товарищески
доверительно: — Отец, вижу, страшно переживает. Полк разделен на две части! Прошу
понять правильно, но я еду с ним. Подразделением командуйте вы. Степан Михайлович
поможет. Желаю удачи».
По дороге в расположение сводного отряда встретил Пожогина. Тот легко
подбросил карабин сильной рукой: «Воевать, так не с одним револьвером!» Пошли
рядом. Мне невольно подумалось: «Поистине попали, как из бани на пожар, — не
одевшись!»
Нас догнал Ерусланов, тронул за плечо: «Идем, командир, за получением
задачи...»
У головной полуторки, опершись на ручной пулемет, нас ожидал командир
сводного подвижного отряда капитан Цындрин.
— Выдвигайтесь в головную походную заставу! — приказал он и, передавая
нашему политруку ручной пулемет, полушутливо сказал: — Из запасов нашего
дивизиона, с заряженным диском в придачу. А за гранаты, политрук, спасибо.
Двигайтесь, братцы!
— Пулемет пусть будет при мне, — произнес Ерусланов. — Я эти «дегтяги» сам
когда-то на заводе делал, изготавливал и опробовал. А Цындрин —
предусмотрительный командир. Смотри, как знал, куда едем. Прихватил «ручники» у
своих огневиков, — говорил он, пока в голову колонны выдвигались наши автомашины.
Крепкий, подвижный, с живым взглядом своих умных глаз, Ерусланов выглядел
энергичным и сильным.
* * *
В кровавых сполохах занималось утро 22 июня 1941 года.
Пройдут годы. Десятилетие за десятилетием будут наслаивать пласты времени.
Но, вглядываясь в дали уходящего, [28] историки каждый раз будут возвращаться в тот
черный день, залитый болью и бедами. В сущности, еще не зная, что их ожидает,