Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина

Марголин Арнольд

Я назвал имена, наиболее известные и популярные не только на Украине, но и среди всероссийской интеллигенции. Все остальные члены комитета были такими же стойкими и закаленными общественными и политическими деятелями.

Заседания комитета происходили два раза в неделю. Почти всегда являлся весь состав комитета.

К назначенному часу все были налицо, опоздания наблюдались в исключительных случаях. В тех условиях российской действительности, в которых мы все были воспитаны, это было нечто неожиданное и новое, всецело напоминающее нравы Западной Европы. Но и по своему внутреннему содержанию заседания носили весьма деловой

и серьезный характер. Все говорили весьма сжато, коротко, без всякой риторики. С. А. Ефремов великолепно вел заседания и был настоящий председатель, в полном смысле этого слова. То же самое можно сказать и о товарище председателя, А. В. Никовском, который в то время часто вел заседания, заменяя хворавшего Ефремова. Правда, Никовский иногда проявлял уже излишнюю резкость в гильотинировании прений, но большей частью это было на пользу самому делу, и никто на него не обижался.

Заседания тянулись обыкновенно не более двух часов. Решения принимались по вопросам повестки почти всегда в том же заседании, причем редко прения не приводили к единодушным выводам. Люди быстро понимали друг друга, никто не проявлял задора и амбиции в отстаивании своего мнения и охотно отказывался от него, если другие представляли серьезные аргументы, убедительные и для него. Вообще, не было мелких личных счетов, болезненного самолюбия и соревнования, столь часто встречавшихся в политических организациях того времени.

Объяснялось все это отчасти тем, что большинство членов комитета, как и вообще большинство членов партии, были люди уже не первой молодости. Но главная причина заключалась в их высоком нравственном уровне, в обаянии личности председателя и в органическом отвращении социал-федералистов ко всякой демагогии. Конечно, такая партия не могла иметь успеха в бурные дни революции. В период же гетманства она сама отказалась от власти.

Лишь впоследствии, незадолго перед восстанием, социал-федералисты согласились войти в коалиционное правительство, дни которого были сочтены…

Как известно, гетманское правительство первого состава отменило институт персонально-национальной автономии. Когда составилось коалиционное правительство с участием социал-федералистов в качестве довольно внушительного меньшинства, наш комитет, по инициативе А. В. Никовского, единогласно постановил войти в правительство с предложением о восстановлении действия закона о персонально-национальной автономии. Правительство уже не успело рассмотреть это предложение, так как вскоре разыгралось восстание против гетмана и гетманского режима.

Как человек совершенно новый в украинском движении, я знал близко в описываемое время только свою партию. Правда, и во всех остальных группировках были люди, известные мне по встречам на выборах, либо по политическим процессам, были также между ними и хорошие знакомые. Но я, например, не только не знал в то время С. В. Петлюру, но даже никогда его не видел, так как он жил в последние годы в Москве. Первая моя беседа с ним состоялась значительно позже, в ноябре 1919 года, а еще ближе я узнал его лишь в декабре 1920 года, во время моего трехдневного пребывания в Тарнове.

С В. К. Винниченко я встретился впервые осенью 1918 года, в редакции «Новой рады». Но эта встреча была случайная, мы познакомились и обменялись лишь несколькими обычными словами.

Из остальных лидеров Украинской социал-демократической партии я знал близко еще со времени выборов

в I Государственную думу Чеховского и Левицкого (по делу лубенской обороны). С Мазепой и Шадлуном я встретился значительно позже. Что же касается Порша, Мартоса и Матюшенко, то я тогда только что с ними познакомился.

Из украинских социалистов-революционеров я знал лишь Грушевского и его молодого даровитого сотрудника, Н. И. Шрага. Уже впоследствии, за границей, я познакомился с Чечиллем, который с первой же встречи произвел на меня хорошее впечатление чистотою своих молодых, утопических, но искренних убеждений.

Вообще же в партии украинских социал-революционеров, за исключением маститого Грушевского, этого старого идеолога украинского движения и выдающегося европейского ученого, была представлена по большей части украинская молодежь, еще не успевшая окончательно определиться и впервые выступившая на арену широкой политической деятельности. Тем не менее почти все крестьянство шло в то время за ними. Эта популярность партии была, конечно, результатом работы десятков лет русских социалистов-революционеров, или, как они назывались раньше, партий «Земля и воля» и «Черный передел».

Из партии самостийников я знал примыкавшего к ней генерала Грекова, с которым привелось ближе познакомиться уже в Одессе, в феврале и марте 1919 года.

Наконец, из групп, стоявших правее социал-федералистов, я знал С. М. Шемета, большого и самоотверженного украинского патриота. С другим лидером украинских правых кругов, В. К. Липинским, я познакомился значительно позже.

Учреждение «Державного Сената» вновь выдвинуло на первый план вопрос о языке и вызвало сильное обострение этого вопроса. В состав Сената были включены все члены Генерального суда. Но мы составляли уже меньшинство, так как количество вновь назначенных сенаторов значительно превосходило число членов Генерального суда, избранных Центральной радою.

Назначение сенаторов происходило по представлению министра юстиции М. П. Чубинского. В своем стремлении привлечь в украинский Сенат испытанных и опытных российских кассаторов из состава бывшего Правительствующего Сената Чубинский проявил лихорадочную поспешность и не сговорился, видимо, с теми, кого пригласил, по вопросу об языке. Как он объяснял впоследствии, он был уверен, что сенаторы сами понимают предстоящую им необходимость взяться за изучение украинского языка, раз они соглашаются принять назначение. Вообще, я не сомневаюсь, что он действовал в этом случае добросовестно, но зато весьма неосторожно… Он думал, видимо, что все образуется. Однако этого не случилось! Выступления сенатора Носенко и прокурора Лашкарева доставили вскоре много тяжелых минут самому Чубинскому. Эти выступления прозвучали как вызов украинскому движению, как первый сигнал назревавшего поворота в политике гетмана Скоропадского и его окружающих…

В судебных заседаниях Сената вопрос о языке был разрешаем каждым сенатором по его личному усмотрению. Наша группа, то есть бывший состав Генерального суда, склонялась к тому, чтобы решения изготовлялись на двух языках, украинском и русском. Мы предлагали правительству объявить шестимесячный или годичный срок, в течение которого сенаторы могли бы изучить украинский язык. До того времени чины канцелярии могли бы переводить решения, следить же за точностью перевода могли те из нас, кто владел украинским языком.