Уличная красотка

Новиков Александр Васильевич

Я так хотел

В том дворе сирень клубилась, И гордилась всей собой, И дразнила наготой, и в руки лезла. И являл большую милость Дворник добрый и седой Ради девочки из первого подъезда. Только ночь — Букет, как бабочка, слетит к ее двери И сникнет, дома не застав. Только ночь — На все глаза закройте, фонари. Я так хотел. Я делал так. В том дворе сирень клубилась И красивую ее Выводили из себя клаксонов стаи. И кустам кудрявым снилось Раскаяние мое, Что ломать ее и лапать перестали. Только ночь — А в ней звучит один лишь сладкий саксофон — Сиреневые ноты через такт. Только ночь — Букет, как бабочка, слетает на балкон. Я так хотел. Я делал так. 1995 год

Я тебя люблю

Мы столкнулись, раскаленные — как лето, Как холодные с горячими ветра. Будто в первый раз со мной случилось это, Будто в первый раз случилось с ней вчера. Мы бросали в море камни, И под градом тех камней Громко нравилась она мне. Тихо нравился я ей. А когда кидаться в море стало нечем, И закат янтарным вылился

точь-в-точь, Будто в первый раз с землей случился вечер, Будто в первый раз хотела выпасть ночь. Но средь ночи зло и ясно Разорвался телефон. И она свечой погасла, И сказала: «Это он…» «Я тебя люблю…» — взвыл вдогонку ветер. Волосы трепал, целовал плечо. «Я тебя люблю, больше всех на свете. Холодно, холодно… Горячо». И пролился горький хмель и дым в бокал мне, Вместо чаек закружило воронье. И когда вокруг бросали в море камни, Мне казалось, что кидаются в нее. А еще казалось, будет Почтальон искать меня. И звонок в ночи разбудит, И прошепчет: «Это я…» «Я тебя люблю…» — взвыл вдогонку ветер. Волосы трепал, целовал плечо. «Я тебя люблю, больше всех на свете. Холодно, холодно… Горячо». И осталось лето, как с конверта марка — Переклеивать по-новой ни к чему. И давно уже не холодно, не жарко, И давно уже ветра по одному. Снова пары у причала, И морская бирюза, Чтобы все начать сначала, Камни вымыла назад. 2003 год

«Ты красивая до безумия…»

Ты красивая до безумия, Сексуальна — до пересуд. И с нутром пострашней Везувия, Тот, что лавой плеснет красу. Я рыбачил как в море сетками, А поймал не коралл-жемчуг, — В море чувств все уловы — редкие. Я — поймал. И ее хочу. День с тобой — как паяц на нитке — Клешневывернут и весел. И твои каблучки по плитке — Говорящие, да не все. Ночь с тобой — не свеча моя. Ночь с тобой — ее можно спеть. Так красиво: Коса песчаная. Звезды. Ночь. И пустая сеть. Красивая, красивая, красивая… Как золото в волне. Звездой висеть просил не я, Но ты сорвалась мне. Красивая, красивая, красивая… Пушинка и свинец. Как ливень в ночь — плаксивая, Как от любви рубец. 2011 год

Вези меня, извозчик

В захолустном ресторане

В захолустном ресторане, Где с пятеркой на «ура» Громыхают стопарями — Кто не допили с утра. Здесь полет армейской мысли, Над столами воспарив — Дым, который коромыслом, Да навязчивый мотив. Я сажусь за столик дальний. Никому я не знаком. Мой сосед такой скандальный И напитый коньяком. Здесь никто его не может, Говорливого, унять. Я ему заеду в рожу, Если станет приставать. Лихо пьет и лихо скачет Весь присутствующий сброд — На последние, без сдачи — Здесь не мелочный народ. Винно-водочно-коньячный Здесь кружит водоворот. Мой сосед с какой-то клячей Речи сальные ведет. Он, конечно, будет битым — Здесь на баб особый спрос. На него глядит сердито Лейтенант-молокосос. И в соседа, словно сдуру, Полетела из угла — Нет, не тень стрелы Амура — Ножка дюжего стола. Я, конечно, озабочен, Удручен и поражен: Он, наверно, сильный очень, Если лезет на рожон? И под крик магнитофона Из буфетного угла Я лихого солдафона Извлекаю за рога. Он, конечно — дело чести! — Защищал, как мог, мундир, Но в итоге в теплом месте Приютил его сортир. Я плачу за все без сдачи, Не доев и не допив… В спину — взгляд соседской клячи, Как навязчивый мотив. 1984 год

В магазине грампластинок

Чудо-пластинки в открытой продаже, Песни на них словно радужный сон. Тихо, спокойно, без роковой блажи Их распевает Иосиф Кобзон. Песни застрянут в мозгах, как занозы, Нам предлагая подтягивать в тон С Аллой Борисовной «Алые розы» — Раймонд положит в карман миллион. За три рубля без обмана и блата, Не проявляя ни юркость, ни прыть, Можно купить Окуджаву Булата И, не дослушав, по-волчьи завыть. Здесь — облегчения ради кармана — Вам продадут музыкальных пилюль В виде Вадима, то бишь Мулермана, Или Поллада, который Бюль-Бюль. Синяя птица к нам мчит не домчится, Скоро несчастьям и бедам — каюк, Надо ее подождать, не лениться — У писнях спивает Микола Гнатюк. Кто же решился юнцам на потеху — Чтоб в языках поотсохло ему — Сдуру назвать ископаемой Пьеху? Пьеха жива. Я свидетель тому. Песня на счастье и благо народа — С после войны не меняющий стиль, Крепок и стоек (такая порода!) — В песнях зайдется дерзающий Хиль. Нет, осуждать я великих могу ли? — Их почитает и любит народ. Но если есть что страшнее Мигули — Так только холера в страдальческий год. Эх, до чего довела лихоманка — С музыки этой болит голова! Крутится-вертится чудо-шарманка, Перебирая пустые слова. В груде пластинок, как кладоискатель, Ройся — не ройся — чего в них найдешь? Лихо считая рубли, обыватель Музыки купит на ломаный грош. 1983 год

Вано, послушай!

Вано, послушай, очень плохо слышно! Зачем так долго трубка не бралась? Ты выслушай меня, скажу, как вышло, Пока совсем не разорвался связь. Нет, я не выпил, даже начал трезветь. Я так скажу, ты не перебивай: Начальник рынка надо сразу резать — Совсем нет совесть, сколько ни давай. Вагон, который вы сюда послали, Я весь продал, еще послевчера. На рынке места мне не продавали, Но я продал из заднего двора. Скажи, кто посылал товар такой неспелый? На мне смеялись все как на воре! Ты разузнай, Вано, кто это делал, Приеду — утоплю его в Куре. Пускай скорей сюда приедет Гоги Да заберет скорее чемодан: Я с ним хожу — совсем не держат ноги. Что в нем лежит, надеюсь, понял, да? Пусть шлет Зураб гвоздику полвагона, Соседей обижать, ты знаешь, грех. Вано, здесь город больше миллиона — Поэтому хватило не на всех. Сам приезжай, хотя бы ненадолго. Ты слышишь, по секрету передать, Я подыскал тебе машину — черный «Волга», Недорого — всего за двадцать пять. Пришли на праздник мне вина и чачи — От местного мне рвота и понос. Кавказского вина пришли, иначе От этого у всех краснеет нос! Как

наши футболисты, как там Гиви? Забил с пенальти? Очень сильно рад! А здесь, Вано, встречаются такие — Болеют смело, вслух за «Арарат». Скажи Ревазу, пусть не куролесит, Не говорит в суде обидные слова. Я слышал, могут дать за это десять — Добавьте восемь, чтобы дали два. Скажи жене, пусть, бедная, не плачет: Я к женщинам почти не пристаю. Последний, вот, закончился пятначик. Приедь, Вано, я сильно устаю. 1983 год

Вы уезжаете

Мы с вами встретимся теперь уже случайно. Вы уезжаете, счастливого пути. Вас тепловоз помчит в ночи отчаянно, А я один останусь позади. Вы уезжаете так быстро и так медленно, Смешно, наверное, смотреть со стороны. Вы так милы, и мысли ваши ветрены, И ваши дни событьями полны. Вы уезжаете, слова уже все сказаны, Что впереди, решили вы давно. Мы обменяемся двумя пустыми фразами, Вы для приличия помашете в окно. Вы уезжаете, как жаль, что уезжаете — Вас дома ждет семейное житье. Вы мне писать и помнить обещаете — Спасибо вам за милое вранье. Вы уезжаете, и ваши сновидения В летящем поезде — как в озере вода. Вы уезжаете и все мои волнения Увозите с собою навсегда. Вы уезжаете под мерное стучание, А я шагаю следом взять билет. Мы с вами встретимся. Теперь уже случайно. Туда, где вы, билета в кассе нет. 1978 год

Город древний

Город древний, город длинный, Имярек Екатерины, Даже свод тюрьмы старинной Здесь положен буквой «Е». Здесь от веку было тяжко, Здесь «пришили Николашку» И любая помнит башня О демидовской семье. Мостовые здесь видали Марш побед и звон кандальный, Жены верные рыдали, Шли на каторгу вослед. И фальшивые монеты Здесь Демидов шлепал где-то, И, играючи, за это Покупал весь белый свет. Гнил народ в каменоломнях Из убогих и бездомных, Хоронясь в местах укромных С кистенями под полой, Конокрады, казнокрады — Все купцам приезжим рады — Всех мастей стекались гады, Как на мед пчелиный рой. Камнерезы жали славу И, вдыхаючи отраву, Подгоняли под оправу Ядовитый змеевик. Здесь меняли на каменья — Кто рубаху, кто именья — И скорбел в недоуменье На иконах мутный лик. Мчали время злые кони. Лик истерся на иконе. А царица на балконе Бельма пялила в алмаз. Наживались лиходеи, А убогие глядели, Как в года текли недели И домчалися до нас. Зря остроги и темницы Душу тешили царице — Все текло через границы За бесценок, задарма. И теперь в пустом музее Ходят, смотрят ротозеи На пищали и фузеи, Да на брошки из дерьма. Город древний, город славный! Бьют часы на башне главной. Стрелки круг очертят плавный И двенадцать раз пробьют. Мы металл и камень плавим, Мы себя и город славим, Но про то, что мы оставим, Пусть другие пропоют. 1983 год

Гостиничная история

Я прилетел сюда зачем-то, на ночь глядя, И смертным боем бьюсь в гостиничную дверь, Но как повымерли за стойкой эти… тети, Конечно, дрыхнут, и куда же я теперь? Я бьюсь сильней, но это слабо помогает. Скажите, граждане, куда же я попал? Я поражен: с меня никто не вымогает, А я бы дал, клянусь здоровьем, я бы дал. Я здесь стою один, как тень на полустанке. Закутанный в халат на лавке спит узбек. Эй, кто-нибудь, прошу, откликнитесь, гражданки! Последний раз прошу, пустите на ночлег. Откройте дверь, я очумел от перелетов, Во всех портах обледененье полосы. Вы что, обляденели, эй вы, кто там? Давно за полночь пробили часы! Закрыто крепко все на крючья и засовы. Я начинаю, стоя, сладко засыпать. Последний шанс иссяк, остались только вдовы — Они меня поймут, но где их раскопать? Я чем-то стал похож на волка-одиночку, Болит, как раньше с перепою, голова. Я мог бы подарить вдове такую ночку, Ну, где же ты, моя веселая вдова? По улице иду, заглядываю в окна, Вдруг женский голос тихо просит закурить. Я всем своим нутром до самых пяток екнул, И с перепугу сердце вдруг начало шалить. Косметикой в меня пахнуло дуновенье, Как свежий ветер в растворенное окно — Уж если есть на свете чудное мгновенье, Я сразу понял: это именно оно. Пока свечой горела спичка, мы молчали. Когда ж ее огонь беспомощно погас, Я ей сказал, что в ней души уже не чаю, И эта ночь, увы, свела навеки нас. Она мне отвечала что-то в том же стиле И прошептала тихо, сев на чемодан: «В гостиницу меня сегодня не пустили. И вот теперь согласна хоть куда». Я прикусил язык совместно с сигаретой И тоже, сев на свой раздувшийся портфель, Доверчиво вещал: «Скажу вам по секрету, Я пять минут назад стучался в ту же дверь». Мы хохотали заразительно и звонко И подавали нежелательный пример. Она была вполне приличная девчонка, А я еще вполне приличный кавалер. Кварталы и дворы стихали и пустели. И город вскоре, обессилевший, затих. Как не хватало нам всего одной постели, Всего одной, но только на двоих. 1983 год

Извозчик

Эй, налей-ка, милый, чтобы сняло блажь, Чтобы дух схватило, да скрутило аж. Да налей вторую, чтоб валило с ног, Нынче я пирую — отзвенел звонок. Нынче я гуляю, мне не нужен счет. Мне вчера хозяин выписал расчет. Я у этой стойки не был столько лет, Не к больничной койке был прикован, нет. Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой, А если я усну, шмонать меня не надо. Я сам тебе отдам, ты парень в доску свой И тоже пьешь когда-то до упаду. Парень я не хилый, и ко мне не лезь. Слава богу, силы и деньжонки есть. От лихой удачи я не уходил — Был бы друг, а значит, он бы подтвердил. Выплеснуть бы в харю этому жиду, Что в коньяк мешает разную бурду. Был бы друг Карпуха — он бы точно смог, Да нынче, бляха-муха, он мотает срок. Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой, А если я усну, шмонать меня не надо. Я сам тебе отдам, ты парень в доску свой И тоже пьешь когда-то до упаду. Ах, что это за сервис, если нету баб? Мне с утра хотелось, да нынче вот ослаб. Но чтоб с какой-то лярвой я время проводил? — Был бы кореш старый, он бы подтвердил. Дам тебе я трешку или четвертак — Все равно, матрешка, будет все не так. Так пусть тебя мочалит жалкий фраерок. Нынче я в печали — друг мотает срок. Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой, А если я усну, шмонать меня не надо. Я сам тебе отдам, ты парень в доску свой И тоже пьешь когда-то до упаду. 1983 год