Уличная красотка

Новиков Александр Васильевич

Студентка

Она была простой студенткой Из средней маршальской семьи. Жила в хоромах, как в застенках, И на учебе до семи. Ее плейбой был старше вдвое И вызывал у предков шок, Курил траву, само собою, И даже нюхал порошок. Она под ним меняла позы, Как из порнушного кино, А он вставал за новой дозой, И ему было все равно. Она ревела, умоляла, Что пустит кровь, сойдет с ума! И как-то раз под одеялом Пугливо вмазалась сама. И у подружки-обезьянки Заночевала в забытьи. Где лесбиянки, «кокс» и пьянки, И дым, что туфли не найти. Где каждый день, как «хэппи бёздэй», И полосатый, как матрас, И папы маршальские звезды Сверкнули ей в последний раз. И наконец, закончив прятки, Расставшись с сотым упырем, Очнулась вдруг на Ленинградке Под придорожным фонарем. И было ей плевать

на рожи, Которым нужно объяснять Что, мол, она еще все сможет, Ей только б эти ломки снять. Крутой братан, последний лох ли Стекались в целую орду. Она кричала: «Чтоб вы сдохли!..» — В больном горячечном бреду. И с детства раннего трусиха, Душой сорвавшись как с креста, Однажды в ночь легко и тихо Она шагнула вниз с моста. И в небеса представить богу, Как говорят, в последний путь, Пришло народу много-много В жилетку маршалу вздохнуть. И лишь один глядел так больно, И был один бледней белил — Ее сосед по парте школьной, Что до сих пор ее любил. 2000 год

Стюардесса

Взвыла «скорая» по-бабьи истово, И пожарные за ней — в хоре. Ей хватило одного выстрела, Чтоб в бездонное упасть море. Поглазеет люд честной тупо так, Как носилки проплывут с нею, Как под сердцем корабля — «туполя» Пыж, измазанный в крови, тлеет. …Вот она идет. И взгляды всех мужчин в салоне На ней сошлись. Вот она идет. По чувствам рыцарей на взлет, как самолет. Ну вот, оторвались! Всё в порядке. Газ-вода выпита, И газеты по местам розданы. Что же ты из колеи выбита, И лицо твое белей простыни? Улыбнулась на ходу глупой шутке их, Возмутилась: «Где хватил, парень, лишнего?..» Но уперлись два ствола жуткие, И кулак удар в лицо вышвырнул. Вот она идет. Несет в губах слова. Слова В обмен на кучу дроби. Он кричал, обрез в лицо выцелив: «Этот курс меняю я, только я!..» Оглянулась — смотрят в пол рыцари. И пахнула в нос трава горькая. Эй, мужчины! Кто-нибудь! Вас полным — полно, А ведь выстрелов лишь два выйдет! Отнимите!.. А они все — в окно. Обхватила ствол — и навылет. …Вот она идет. Шаги как метроном. «Кому в полет, прошу садиться…» Вот она идет. Под белым полотном. И гнет крыло Над ней большая птица. А в дыму у бара по трое, по двое Совладали мужички с чувствами, Осуждали подлеца кодлою, И никто их не считал трусами. Посочувствовал весь порт перед вылетом: — Потрепало, как-никак, небо нервы вам… — Вдруг спросили: «А мужчины, что, были там?» И сказала тишина: «Не было». 1986 год

Та женщина была

Та женщина была отчаянно красива, Убойна, как дикарская стрела. И ни о чем большом, особом не просила, А просто захотела — и была. И на руке моей большой зеленый камень Топорщился и зеленел вдвойне. Я трогал эту женщину руками. И ей любилось. Впрочем, как и мне. Та женщина была смешлива и насмешна, Когда вокруг стреляли кошельки. И дураки ей мир к ногам бросали спешно, Богатые и злые дураки. И камень на руке ехидно и лукаво Мерцал, ее глазам играя в тон… Та женщина была красивая отрава, Всем прочим оставаясь на — «потом». Та женщина была большим и сладким нервом, Поклоны принимала за долги. Я не последним был. И далеко не первым. Я был у ней за то, что был другим. И камень — талисман от ран и от болезней — Сползал с руки, ослеплен и солов. Та женщина была ночной распутной песней. Без пенья. Без мелодии. Без слов. 1995 год

Такси

Бесстыжие глаза твои зеленые Зрачок такси напоминают мне, Когда он чешет пункты населенные, Особенно при звездах и луне. И в них, когда ты жмешься к стойке баровой, Горит зеленой денежки пожар. Мы, может быть, сегодня станем парою Крадущихся по лезвию ножа. Твой счетчик мертв — все чувства поистрачены. С них сдачи не дождешься, не проси. За всё на свете, девочка, заплачено. Всё в мире — пассажир, и всё — такси. И в час, когда твой бюст, неоном схваченный, Зеленый змий сбивает с длинных ног, Банкнота хрустнет — и за все заплачено. И на постели гаснет огонек. Был прав поэт: твой стан — природы зодчество. Но взять тебя стихами был слабак. Он врал — тебе не страшно одиночество. Ты не одна, вас целый таксопарк. И хоть глаза не всем дал бог зеленые, (Не ведал, что ли, там, на небеси?) Все, в древнюю профессию влюбленные, В ночи зеленоглазы. Как такси. 1988 год

Танго

Танго кончится вот-вот, Брошь твоя уколет галстук, И рука вспорхнет к виску И вниз с аккордом упадет. Всё. Тебя не удержать. Даже свет не испугался — Не погас. А значит, танец В темноту не заведет. Танго кончится вот-вот. Под ладошки и при свете. Только раз могу тебя Я в этот вечер пригласить. А

иначе все поймут И заметят. И заметят. Бросят петь. Начнут шептаться, А потом и голосить. Два десятка долгих нот — И застынет вечер, тих. Расстаемся не на год. Сколько нам осталось их? 1994 год

Танец на парапете

Ночью мается причал при лунном свете, И, руками трогая луну, В дождь танцует девочка на парапете, И стреляют молнии в нее одну. Бьет из неба звездный ток, И загорается вода. Танцует девочка про то, Что мне не скажет никогда. Я ее люблю. И наш роман не кончен. Но ее ладони без тепла. Нет, она ни в чем мне не призналась ночью, Но протанцевала, как могла. Вот-вот-вот зажгут восток, И тень исчезнет без следа. Танцует девочка про то, Что мне не скажет никогда. Завтра поутру она исчезнет тихо, Как печальный сон, как сладкий бред, Выкрав у меня навек легко и лихо Танец, ночь и белый парапет. Это — завтра. И — потом. Ну, а сегодня — как звезда, Танцует девочка про то, Что мне не скажет никогда. 1998 год

Танцовщица и поэт

Вы — танцовщица из бара, Южной ночи визави. Для гулянки вы не пара И не пара для любви. Но плевали вы на это, Ровным счетом как и я, И на сердце у поэта Сладко вьетесь, как змея. Я живу, и вы живете, Тщась заветами Христа. Я — душой на эшафоте, Вы — всем телом у шеста. И над миром полуночным, Презирая маету, Мы разбрасываем клочья — Нашу с вами красоту. Заплетайтесь хоть в кольца, Вейте петли арканов, Вам звонят колокольца Битых барных стаканов. Расстелитесь хоть в петли На столе у поэта — В этом траурном пекле Я люблю вас за это. 2005 год

Точно помню, я не был крещен

Точно помню, я не был крещен — Было плохо в то время с крестами. Был тогда не Никита еще, И уже, точно помню, не Сталин. Я родился под звон портупей — Где уж было желать под иконы! Океан… Он совсем не купель, И совсем не иконы — погоны. Это было давно. Не вчера. Мне, как самую высшую меру, Напророчили — «в офицера», И крутую сулили карьеру. Но по мне не пришелся мундир И казарма со злыми клопами. Был один я в семье дезертир, Не желавший чужими стопами. И лицо было бито мне в кровь. Злобу выплюнув вместе с зубами, Думал я: «Что такое любовь? Видно, если не бьют сапогами». И под грохот бездомных колес Я опасную мудрость усвоил: Самозванцев и маршальских звезд, Как крестов, на России с лихвою. Не имел я на теле креста И плевал на погонную силу. А везло мне, ей-богу, спроста, Так везло, будто с неба валило! Не моими костями мощен Путь, отмеренный ровно верстами. Точно помню: я не был крещен — Было плохо в то время с крестами. 1978 год

Три дня

Простимся, и покатят Из легкой грусти дни, Они, как мы с тобой, всем сердцем там, Где были золотыми Вчерашние они, Где пальмовый шалман в окно хлестал. И было так не жалко Рвать душу на клочки И самый сладкий нерв крутить-тянуть, Где молния в грозу Бьет током от руки, С которой на песке, зажав, уснуть. А птице белой-белой Не знать и не смекнуть, Не раскричать о том любой волне, Как девочка в парео Слетала мне на грудь И, крылья распустив, клевала губы мне. Осенний лист летит, и я Лечу туда, где с ней, где с ней Три самых лучших дня, три дня Короче всех и всех длинней. Осенний лист — мое крыло, И солнце в лужах — мой огонь, Но ветер, как назло, назло Несет меня к другой. К другой. 2010 год

Троица

Жизнь звучала, как ария, Как высокий девиз. Забавлял на гитаре я Двух прелестных девиц. И мелодия нервная Увивалась плющом — Так мне нравилась первая. И вторая еще. Загорелые, гладкие, Хохотали в луну. Мне казались мулатками, И хотел хоть одну. Что-то пьяное выпелось, Завело под дугой. Пел, на первую выпялясь, А тянуло к другой. Из июля не вынырнуть, Из цветочной реки, Чтоб не всклочить, не вывернуть Тихих клумб парики. И чем дальше, тем боязней Без любви под луной… Так хотелось обоих мне. Только, чур, по одной! И однажды на встречу мне Заявилась одна — Разухабистым вечером Спутал бес-сатана. И амуры все с луками Послетались сюда! И больше я их подругами Не встречал никогда. Жизнь — прелестная ария. И высокий девиз. Забавлял на гитаре я Двух прелестных девиц. Это все не приснилось мне, Но минуло, как вдох… Видно, божею милостью Только в троице — бог. 1990 год