Умершее воспоминание
Шрифт:
Как же мучительны для меня были все эти дни, каким же одиноким я чувствовал себя даже рядом с Дианной… Никто и ничто не смогло бы залечить мою израненную душу: я был именно ранен тем, что произошло. Осознание того, что я мог бы быть рядом с Эвелин, добивало меня окончательно.
На сегодняшний день был назначен суд. Он состоялся спустя две недели после того, как мы с Дианной вернулись из Лас-Вегаса. Я, Кендалл и Карлос приехали в Нью-Йорк ради того, чтобы присутствовать на слушанье по делу Джеймса. Его взяли под арест около пяти дней назад, Паркер всё-таки добился лишения
Наконец пробил тревожный час суда, и мы с парнями оказались в зале для судебных заседаний. Народу было много, но журналистов сюда не пустили: таково было распоряжение Мика. Менеджер хотел и сам приехать в Нью-Йорк, чтобы поддержать Джеймса, но дела не отпустили его. Мик передавал через нас Маслоу, что мысленно будет сидеть на скамейке там, рядом с нами. Меня, Кендалла и Карлоса Мик попросил держать его в курсе дел. Он, как и мы, был страшно обеспокоен тем, что происходило с Джеймсом, и старался приложить все свои силы для того, чтобы присяжные оправдали Маслоу.
Было невыносимо смотреть на Джеймса во время суда. Он выглядел нервным, подавленным и испуганным, таким я его ещё никогда не видел. Не знаю, сколько тянулось это заседание. Всё, что я слышал, это разные голоса – мужские и женские. А всё, что я видел, это Джеймс, сидевший за решёткой: его посадили туда как какое-то животное. Это выводило меня из себя, и мне хотелось, не взирая на все доказательства и улики, приведённые Паркером, подойти к присяжным и криком убедить их, что Джеймс ни в чём не виноват.
Такое желание было у меня только в первые минуты заседания. Потом мои мысли и чувства отключились, я уставился в одну точку на стене бессмысленным взглядом и просидел неподвижно до самого окончания судебного процесса. Мысли об Эвелин всё ещё преследовали меня, и казалось, что я никогда в жизни не смогу избавиться от них. Временами я начинал жалеть, что не позволил Кендаллу сказать утром в кофейне: лучше бы я узнал обо всём, что было между ними, и перестал бы мучить себя уязвляющими больное сердце догадками. Это всё становилось невыносимым для меня, но в глубине души я осознавал, что не в состоянии сделать ничего для избавления себя от мучений.
В себя я пришёл только после того, как Карлос и Кендалл пихнули меня в бока с обеих сторон. Удивлённо взглянув на друзей, я увидел их лица, ознаменованные радостными улыбками. Я ничего не соображал, одной ногой всё ещё находясь в мире своих мыслей, но, когда увидел Джеймса, лицо которого выражало сдержанную радость, понял сразу всё. Присяжные решили, что он не виновен.
– Столько нервов, – напряжённо выговаривался Джеймс, когда мы вчетвером были в его нью-йоркском доме, – чёрт возьми, столько нервов они мне вымотали! Столько ночей я провёл без сна, столько успокоительного принял! Мне кажется, я никогда не смогу вернуться к прежней жизни… кажется, что эта лампа, направленная в глаза, и эти решётки никогда не сотрутся из памяти…
– К счастью, наш умный мозг имеет чудесную способность забывать
– О, как бы я хотел поскорее забыть об этом, – со вздохом сказал Джеймс и прижал дрожащую руку ко лбу. – До сих пор не могу поверить, что они оправдали меня… По-моему, Паркер выступал очень убедительно, и, будь я посторонним, вполне поверил бы, что я действительно убил свою бывшую…
– Присяжных не подбирают с улицы, – вставил слово Кендалл, который весь день, к моему удивлению и огорчению, улыбался и выказывал всему миру своё наслаждение жизнью. Это угнетало меня и разжигало в моём сердце пожар ревностной злости. – Они ведь знают толк в этих делах, Джеймс. Скажем так, это дело уже давно потеряло свою актуальность, а потому все улики, найденные Паркером, вызывали сомнение. К тому же Брэд задавал вопросы твоим друзьям из колледжа, их ответы, я думаю, тоже могли повлиять на решение присяжных. И, в конце концов, давайте не будем забывать про связи Мика. Этот парень как бог: он может всё.
– Присяжных не подкупают, к твоему сведению, – мрачно выдал я, не смотря в сторону Шмидта. – Они потому и выносят приговор, что являются незаинтересованными лицами и имеют не предвзятое мнение.
– Я и не сказал, что Мик подкупил их, – вступил в спор Кендалл, сменив тон на более холодный. – И знаешь, я не виноват в том, что ты, Логан, выхватываешь из наших разговоров лишь отдельные фразы, потому что не можешь избавиться от мыслей о себе любимом даже в такой ответственный для нас всех момент.
– А я не виноват в том, – в свою очередь язвительно заметил я, – что мне абсолютно неинтересно слушать то, о чём говорит предатель, потому что его слова уже не имеют веса для меня.
– Эй, эй, эй, парни, брейк! – удивлённо выдал Карлос, встав между нами с Кендаллом. – Вы чего ругаетесь? И ты, Логан, очень бледен сегодня и совсем не выглядишь радостным… Что случилось?
Мы со Шмидтом смерили друг друга ненавидящими взглядами, и я, посмотрев на испанца, ответил:
– Сейчас нет надобности обсуждать то, что омрачает нашу радость. – Затем я попытался выдавить из себя улыбку и воодушевлённо произнёс: – Надо отметить освобождение Джеймса, правильно?
ПенаВега с недоумением нахмурился.
– Но ведь ты и Кендалл… – начал было Карлос, как я настойчиво перебил его.
– Правильно я говорю или нет?
Джеймс и Карлито обменялись вопрошающими взглядами, точно спрашивали друг у друга, в чём дело, но не получали ответа. В конце концов они поняли, что то, что произошло, связано только со мной и Кендаллом, и не стали ни о чём спрашивать.
– Правильно, – ответил мне испанец, но любопытство и беспокойство, как я заметил, не оставили его.