Умершее воспоминание

совесть Логана.

Я сидел на кровати, уперевшись обеими ладонями в матрас, и ждал, пока таблетки начнут действовать. Сейчас, когда ночные беспокойные мысли понемногу оставляли меня, казалось, что все мои ночные переживания — сущие пустяки. Удивительно всё-таки, как наше сознание меняется с наступлением темноты и с её уходом.

Ни Кендалл, ни Эвелин, кажется, ещё не проснулись. Но я всё равно решил заглянуть в свою спальню и проведать нашу со Шмидтом новую соседку.

Приоткрыв дверь, я осторожно заглянул в спальню. Солнечный свет ударил в глаза, и я поднял руку на уровень лба, заслоняя их от ярких лучей. Когда я смог нормально видеть, я сделал

шаг в спальню и увидел Эвелин. Она не спала; сидела на кровати, повернувшись лицом к окну и уныло опустив голову.

— Не думал, что ты так рано просыпаешься, — со слабой улыбкой сказал я и прикрыл за собой дверь.

Вздрогнув, Эвелин обернулась и посмотрела на меня замученными глазами.

— Ты так беззвучно вошёл, — тихо сказала она, пристально рассматривая меня, будто впервые видела. — Я проснулась только что… Логан…

Меня смутила неуверенность, прозвучавшая в её голосе, и я захотел спросить, действительно ли она помнит меня или же снова всего-навсего прочла моё имя в своей тетради. Но спрашивать об этом не стал.

— Как спалось в новой постели? — полюбопытствовал я, сделав пару неспешных шагов к Эвелин.

— Если честно, совсем не помню, как уснула. Это моя первая ночь здесь?

— Вообще-то да… Ты не помнишь?

Она отрицательно покачала головой и опустила взгляд. Я стоял на месте, не сводя с Эвелин глаз, и молча чего-то ждал.

— Из моей памяти, — начала она, полностью развернувшись ко мне лицом, — бесследно исчез вчерашний вечер. Честно сказать, я даже ужаснулась, когда проснулась здесь, и, чтобы не паниковать раньше времени, полистала свою тетрадь. — Эвелин раскрыла исписанную тетрадь на последних страницах. — Я тут написала, что ты позволил мне пожить у тебя какое-то время, что мне нужен глоток свободы и отдых от заботы своих близких… Это так?

— Так, — подтвердил я и присел на кровать рядом с Эвелин. — Сначала ты не хотела уезжать, чувствуя свою вину перед родными, особенно перед сестрой, но я убедил тебя, что любому живому существу нужна свобода, и… и ты согласилась.

Она напряжённо вглядывалась в стену, словно пыталась вспомнить хоть что-то, затем снова пробежала глазами по строчкам, написанным её рукой, и тревожно посмотрела на меня.

— Я бросила свою семью, — тихо, но уверенно произнесла она и сделала прерывистый вздох. — Я уехала от них, ничего не сказав, — это моя благодарность? Это моя благодарность за всё, что они сделали для меня? Господи! — Эвелин закрыла лицо обеими руками. — Я и не знала, что я такая эгоистка!

— Эвелин, — сказал я и сжал запястья девушки, пытаясь убрать её руки от её лица. — Эвелин, посмотри на меня. — Повинуясь, она взглянула на меня хрустальными от слёз глазами; в её взгляде я не прочитал ничего, кроме отчаяния. — Ты не эгоистка, слышишь? Слышишь меня?

По её щеке скатилась одинокая слезинка, и Эвелин утвердительно закивала.

— Да, твоя семья любит тебя, — продолжал я, всё ещё сжимая её запястья, — она безмерно любит тебя и старается защитить от этого мира. Они воображают, что тебе не найдётся места под этим небом, но они просто чертовски ошибаются! Оглянись вокруг, сегодняшний мир состоит не только из желчи, лести, коррупции и бешеного стремления к деньгам. Мир чудесен, он невообразимо чудесен! Но твоя семья этого не понимает, они построили непробиваемую стену между тобой и этим миром, который готов принять тебя такой, какая ты есть. Но теперь, Эвелин, теперь

мы сокрушили эту стену! Понимаешь? Нет поводов грустить и обвинять себя в эгоизме, потому что это не так! Ты буквально спасла свою жизнь, ведь твоя семья, будем откровенны, превратила первые двадцать лет твоей жизни в бессмысленное заточение и прозябание в полнейшем одиночестве! Разве такой жизни тебе хочется? Разве ты не желаешь увидеть мир таким, каким его вижу я? Разве ты виновата в том, что произошло?

Эвелин закрыла глаза, и по её щекам одна за другой покатились слёзы. Я смотрел на неё, с сожалением приподняв брови, и понимал, чего мне стоит видеть её такой. Каждая оброненная ею слезинка с тяжестью падала на моё сердце и болезненно прожигала его.

— Нет, Логан, нет, — прошептала Эвелин, открыв глаза и взглянув на меня, — это ты спас мою жизнь. Ты, а не я. Просто представить не могу, что было бы со мной сейчас, не появись в моей жизни ты.

Не найдя, что сказать в ответ, я молча обнял Эвелин. Она уткнулась носом в моё плечо и беззвучно заплакала. Я гладил её по волосам, стараясь успокоить и не находя нужных слов.

— Моё родное сердце… — чуть слышно шептала она. — Как же ты меня понимаешь…

Успокоившись, Эвелин отстранилась от меня, и мы надолго замолчали. Порой она всё ещё всхлипывала.

— Ты голодна? — тихо спросил я у Эвелин, надеясь отвести разговор в другую сторону, чтобы не заставлять её нервничать снова. — Можем спуститься вниз, я что-нибудь придумаю. А может, сейчас проснётся Кендалл и приготовит завтрак на всех; он любит готовить.

— Кендалл? — переспросила Эвелин.

— Да, он мой друг. Помнишь?

— Его помню. Не помню, что он тоже ночевал сегодня в твоём доме…

— Он ночует здесь уже вторую ночь. Так вышло, что ему пока негде жить, и я позволил ему пожить немного у меня.

Лицо Эвелин озарилось слабой улыбкой, и она взглянула на меня.

— Какой ты добрый герой, — сказала она.

Но Кендалл, вопреки моим ожиданиям, не блеснул перед Эвелин своими кулинарными способностями. Проснувшись, он сразу засобирался на работу, сказал, что ему некогда готовить, и посоветовал нам с Эвелин разогреть на завтрак позавчерашнюю пиццу. Уехал он очень быстро, я даже не успел напомнить ему, что он забыл тетради, в которых хранились тексты новых песен.

— Если бы не Кендалл, мы бы сейчас сидели голодные, — сказал я, поставив перед Эвелин кружку с дымящимся кофе.

— Спасибо. Но Кендалл ведь ничего не приготовил…

— Да, но это благодаря ему мой холодильник до отказа набит едой.

— Чем же ты питался, когда жил один?

— Чем придётся. Чаще всего ел на работе, иногда заглядывал в рестораны, в кафе. Кендалл из нас четверых — самый хозяйственный и педантичный, он ведь немец.

— Не имеет значения. Питаться, Логан, надо нормально и рационально, а не от случая к случаю.

— Я уже привык к этому, — виновато пожал плечами я, — привык к такому образу жизни. И ничего менять пока не хочется.

Потом разговор ушёл в другую сторону, и, когда завтрак подошёл к концу, я решился задать вопрос, на который не надеялся получить утвердительный ответ.

— Эвелин, — произнёс я, отодвинув в сторону пустую тарелку, — послезавтра уже Новый год, и я… Просто я хотел спросить, не хочешь ли ты встретить его вместе со мной?..

Она подняла на меня голубые глаза.

— Я думала, в Новый год ты будешь со своими друзьями.