Умоляй меня
Шрифт:
— Она уничтожила бы наследника, которого Баллард так отчаянно хотел для Кетах-Тор, и превратила бы его в орудие смерти Грантинга, если бы Баллард не убил его, — Луваен вздохнула. — Тогда это не такой уж и пустяк.
— Нет, но для Балларда был выход. Он мог бы снова жениться, родить ребенка от другой жены. Любовь не является обязательным условием для рождения ребенка. У него все еще был бы наследник, и он сохранил бы земли Изабо.
Мой сын — это то, ради чего я дышу, Луваен.
Она
— Кто его породил, здесь не имеет никакого значения. Гэвин де Ловет — истинный сын и наследник Балларда де Совтера.
— Да, он наследник, — Эмброуз проследил за ее взглядом на дверь. — Я не смог снять проклятие, но я мог управлять им. Я перенаправил симптомы на Балларда. Все, чем Изабо обременила Гэвина, я переложила на его отца: увечья, боль, физические узы, привязывающие его к этому замку и землям.
Луваен прижала ладони к ноющим глазам. Она не будет плакать. Не сейчас. Ни потом. Может быть, когда поток спадет, а вместе с ним и действие проклятия, она заплачет. За Балларда, за Гэвина и Циннию. Больше всего за Циннию, которая имела огромное несчастье влюбиться в проклятого человека. Она могла бы оплакивать и себя за то, что влюбилась в одного из них.
— С тобой все в порядке, госпожа? — впервые с тех пор, как она встретила его, глаза Эмброуза были полны нежности и заботы… о ней.
Она ответила своим собственным вопросом:
— Глаза Гэвина всегда желтые во время прилива?
Эмброуз покачал головой:
— Нет. Мы долго боролись с этим проклятием. Как говорит Баллард, оно подобно ведру, наполненному до краев. Часть выплескивается и отскакивает обратно к Гэвину. Пока изменились только его глаза.
— Сколько времени это длится?
Эмброуз колебался:
— Триста семьдесят два года, плюс-минус неделя.
Луваен уставилась на него, разинув рот:
— Ты шутишь?
Его прежняя кривая улыбка появилась снова:
— Мои силы не безграничны, госпожа, но они все еще огромны. Мы сидим в реке дикой магии. У проклятий, наложенных мстительными женщинами, есть зубы, а колдуны вроде меня могут замедлять время.
Ледяная капля пота скользнула по ее спине. Она знала, что он был могущественным. Не просто зельевар, которого она сначала приняла за хитрого волшебника, обманувшего доверчивого лорда. Он удивлял ее на каждом шагу. По всем правилам и нормам здравого смысла, она должна была бы его бояться. Боги знали, она несколько раз раздражала его достаточно, чтобы, по крайней мере, заслужить заклинание молчания.
— Скажи мне кое-что, колдун. Как часто ты представлял меня жабой в своем котле с варевом?
Он одарил ее улыбкой:
— О, госпожа, нет ничего красивее жабы. Больше было похоже на слизняка и меня с солонкой в руках.
Она толкнула его локтем, не решаясь на больший
— Для старого косоглазого, тебя полезно иметь рядом.
Эмброуз фыркнул:
— Я не косоглазый. И за то, что ты так ругаешься, жиреешь на наших милостях, ты слишком напускаешь на себя вид.
Они уставились друг на друга, прежде чем расплыться в улыбках. Давление, которое весь день гудело у нее в груди, немного ослабло. Ей нужна была эта глупость и, судя по его виду, Эмброузу тоже.
— Для человека, которому почти четыреста лет, ты хорошо сохранился. Когда ты начал вмешиваться во время?
— Мне больше четырехсот лет, и я создал это заклинание, как только направил симптомы проклятия на Балларда. Мне нужно было время — время, чтобы найти способ победить месть Изабо. Баллард, Гэвин, Магда, Кларимонда и Джоан, и я, конечно, — мы видели, как проходили бесчисленные сезоны. В мире прошли годы, в то время как мы постарели на месяцы.
Луваен подсчитала в уме и пришла в замешательство:
— Я не понимаю. Если время замедлилось вокруг Кетах-Тор, а ты не старел, разве Гэвин не остался бы маленьким мальчиком?
Эмброуз широко взмахнул рукой, указывая на свое окружение:
— Он был бы таким, если бы всегда оставался здесь. Когда он выходит за пределы границ, которые я установил вокруг Кетах-Тор, то подвержен старению. Я бы предположил, что сейчас Гэвину столько же лет, сколько было Балларду, когда он родился, — двадцать шесть лет.
Луваен задавалась вопросом, осознал ли Эмброуз дар, который он дал Гэвину — шанс вырасти и познать мир за пределами Кетах-Тор, свободный от мстительного наследия своей матери, пусть даже на короткое время.
Она потревожила оторвавшуюся нитку на вышивке своего рукава:
— Небольшая свобода для него и, возможно, способ снять проклятие — это если вы верите в истории о настоящей любви и поцелуе любви, разрушающем проклятия. Я всегда думала, что это детские сказки.
Эмброуз громко вздохнул:
— Если выражаться просто, то так оно и есть. Но именно с этого вы начинаете и движетесь дальше. Я просто хотел бы, чтобы все было так же просто, как поцелуй.
Назойливая мысль щекотала задворки ее сознания, ускользая из досягаемости каждый раз, когда она пыталась поймать ее:
— Значит, если бы Цинния любила Гэвина, проклятие было бы снято?
Он кивнул:
— Если ее любовь истинна, то да. По крайней мере, так я сначала подумал. Хорошо сработанное проклятие не так просто.
В то же время, как Луваен считала Изабо злобным существом, она восхищалась тщательностью ее формулировок. Это проклятие было завернуто в слои и завязано узлами: сложная головоломка с обманчиво простыми требованиями к ее разгадке. Прошло почти четыреста лет, а могущественный Эмброуз все еще не победил его. Она рывком высвободила нить. Прекрасно. Это было просто чудесно.