В доме Шиллинга

Марлитт Евгения

Съ низко опущенной головой прошла она по коридору и переступила порогъ украшеннаго рзьбой салона, двери котораго широко растворила передъ ней забжавшая впередъ Дебора.

Огромный догъ, лежавшій на ковр подл колясочки Іозе, вскочилъ съ громкимъ лаемъ при появленіи незнакомки; Іозе радостно протянулъ ей руки, между тмъ какъ донна Мерседесъ строго прикрикнула на собаку, которая покорно улеглась на мсто.

– Какъ теб не стыдно, Пиратъ, такъ глупо лаять! Вдь это моя бабушка! – говорилъ мальчикъ смясь.

Это были т же покоряющіе нжные звуки, которые нкогда такъ странно раздавалиcь въ мрачныхъ стнахъ монастырскаго помстья и такъ не

нравились грубому слуху дядюшки… Стоитъ ли она того, чтобы въ ея руки попало такое дорогое сокровище, чтобы дать ей возможность еще на земл искупить свою вину и въ избытк предоставить его дтямъ то, въ чемъ отказывала ему въ теченіе всей его жизни… He надо было терять ни минуты! Она будетъ охранять этихъ посланниковъ неизмнной сыновней любви, ухаживать за ними и беречь, какъ высшее свое благо и утшеніе! Даже теперь, проливая слезы, она находила въ нихъ отраду и утшеніе. Здсь между ними ея мсто, – въ монастырское помстье она еще вернется, но только за тмъ, чтобы взять свою собственность, а не жить тамъ.

Она еще не сдлала ни одного вопроса, только поставила маленькую Паулу на коверъ и въ изнеможеніи, какъ будто дорога изъ сосновой рощицы къ дому съ колоннами шла по горамъ и ущельямъ, опустилась въ ближайшее кресло; это было кресло донны Мерседесъ въ оконной ниш.

– Теперь говорите! – прошептала она, закрывая лицо руками.

Донна Мерседесъ подошла къ групп растеній, стоявшихъ у письменнаго стола. Такъ она очутилась прямо противъ маіорши, и сердце ея сильно билось, – если маіорша отниметъ руки отъ лица, то она тотчасъ же увидитъ портретъ своего мужа, что и случилось почти въ ту же минуту.

Изъ груди ея вырвался полуподавленный крикъ, она хотла подняться съ мста, но силы измнили ей, и она только опять закрыла рукой глаза… Все было глубоко схоронено въ замкнутой душ состарвшейся женщины: обольстительный взоръ пламенныхъ голубыхъ глазъ, благородное окаймленное бородой лицо, одушевленное умомъ и юморомъ, величественная стройная фигура съ рыцарской осанкой. И если случалось, что какой нибудь звукъ, какое нибудь слово извне или какое нибудь нежеланное сновидніе пробуждали въ ней подавленное чувство, тогда она бросалась изъ дома въ поле, хваталась за заступъ и лопату, за серпъ и вилы и работала до полнйшаго изнеможенія, посл чего забывалась въ глубокомъ сн… Теперь онъ выступалъ передъ ней со стны во всей своей юношеской обольстительной красот и подл него дивно прекрасная женщина…

Въ ней, какъ молнія, промелькнула догадка.

– Это ваше мсто… Кто же вы? – спросила она, чуть слышно и потухшимъ взоромъ изъ-подъ дрожавшей какъ въ лихорадк руки взглянула въ лицо Мерседесъ.

– Я Мерседесъ Люціанъ, дочь маіора Люціана отъ второго брака, – отвчала она твердо и гордо – надо же было когда нибудь сказать это; и еслибъ даже пришлось вонзить кинжалъ въ сердце этой женщины, она не могла и не должна была молчать ни одной секунды боле о своемъ происхожденiи. Она стала разсказывать о своей родин со всевозможной осторожностью, спокойствіемъ и хладнокровіемъ. И маіорша узнала, что человкъ, котораго она съ внутреннимъ удовольствіемъ считала погибшимъ посл того, какъ она его покинула, достигъ извстности и богатства, узнала, что онъ былъ счастливъ, обладая прекрасной женой, съ которой урожденная Вольфрамъ не могла равняться ни по знатности, ни по богатству. Она узнала также, что отвергнутый сынъ дйствительно отправился къ отцу и былъ принятъ съ распростертыми объятіями и возстановленъ во всхъ правахъ, какъ любимый,

горячо желанный сынъ. Посл этихъ сообщеній послдовало описаніе ужасной гражданской войны, которая своими опустошительными волнами охватила ихъ счастливую страну и унесла изъ этого міра отца и сына…

Горька была чаша, которую маіорша капля за каплей должна была испить до дна, но ея гордая упрямая голова склонялась все ниже и ниже, пока не упала на руки, сложенныя на стол… Такъ оставалась она нсколько времени, какъ будто жизнь покинула ее.

Она не подняла головы и тогда, когда вдругъ ворвавшійся съ улицы черезъ открытое окно страшный шумъ прервалъ разсказъ донны Мерседесъ, не пошевелилась, когда въ комнату вошла сильно взволнованная съ сверкающими глазами Анхенъ и сообщила, что передъ монастырскимъ домомъ собралась цлая толпа. Жены работниковъ съ воплями и криками принесли известіе, что въ угольныхъ копяхъ вдругъ обрушилась стна и вода заливаетъ ихъ страшнымъ потокомъ.

– Оставьте меня! – пробормотала маіорша почти гнвно, едва приподнявъ голову, когда донна Мерседесъ тихо положила ей на плечо руку и хотла помочь ей встать.

– Какое мн до этого дло? У брата большое состояніе, больше даже, чмъ нужно, – повторила она безсознательно слова, нкогда такъ возмутившія ее въ устахъ сына, – и если онъ не добудетъ больше ни одного куска угля, онъ можетъ перенести это. Что значитъ потеря богатства въ сравненіи съ горемъ, которое я должна переносить! О! оставьте меня!

Она опять закрыла глаза руками и, возвращаясь къ прерванному разсказу Мерседесъ, сказала, тяжело переводя духъ: „мой сынъ, мой бдный сынъ былъ раненъ въ грудь на порог своего пылавшаго дома…“

– Да, и Якъ спасъ его, взваливъ себ на плечи и спрятавъ въ ближайшемъ кустарник.

Дале донна Мереедесъ разсказала ей, какъ раненый съ невроятными трудностями былъ перенесенъ черезъ опустошенную страну неграми, которые еще оставались ему врны, въ ея владнія Цамору, такъ какъ онъ желалъ умереть среди жены и дтей. Она описывала его тоску по матери, его страстное желаніе примириться съ ней и отдать дтей подъ ея защиту.

Между тмъ на улиц все снова стихло.

Анхенъ по просьб дтей и по знаку донны Мерседесъ осталась въ комнат. Она присла на корточки подл коляски Іозе и приводила въ порядокъ куклу Паулы.

Мрачные глаза двушки съ непріязненнымъ выраженіемъ останавливались на низко склонившейся у стола женской фигур. Эта женщина была непреклонна, когда ея отецъ, несчастный Адамъ, въ отчаяніи стоялъ на порог ея кухни, и думала успокоить израненную душу бднаго слуги, давъ кусокъ пирога его ребенку… На ненавистное монастырское помстье и его безсердечныхъ жадныхъ владльцевъ обрушилось наказаніе: въ угольныхъ копяхъ, изъ-за которыхъ умеръ ея отецъ, прорвалась вода и заливаетъ золотоносныя шахты, а высокомрная жестокая женщина, какъ сокрушенная гршница, не можетъ поднять головы и оплакиваетъ своего единственнаго сына, котораго никогда боле не увидитъ.

Вдругъ взоръ двушки засверкалъ и съ маіорши перенесся на стну, у которой стояла зеленая кушетка. Она беззвучно точно духъ поднялась съ пола, не спуская глазъ съ деревянной рзьбы, и лниво протянувшаяся на ковр собака, тихо ворча, подняла голову съ лапъ и навострила уши…

– Къ сожалнію я не могу вручить вамъ письма моего несчастнаго брата, оно пропало у меня здсь вмст съ другими важными семейными бумагами, – заключила донна Мерседесъ упавшимъ голосомъ свой разсказъ, между тмъ какъ маіорша медленно выпрямлялась.