В духе времени
Шрифт:
молодеть. Молодежью будешь. Но, смотри, с жопки не ешь! Ешь с супротивной
стороны, а то постареешь.
–
И сколько, отец, это удовольствие стоит! – наконец обретя дар речи,
спросил Семенов о главном. Осторожно спросил, боясь оскорбить этого
чистого старичка научным недоверием.
–
А скока не жалко, - жизнерадостно зачастил целитель, - Да не скупись! А
то молодость не возвернется. И дальше оно, паря, жальче будет. Попомнишь
мои
сказал:
–
Сто долларов. Можно и по курсу. А курс сегодня…- Он вытащил из
полосатых штанов пикающую штучку. При виде пейджера Семенов снова
выпал из реальности. Он, плывя в непонятном тумане, легко отдал старичку
огромную для него, даже и по курсу, сумму. Пораженный стремительностью
лечения, долго искал выход.
–
Ты тока, паря, как помолодеешь, с документами поаккуратней, а то
опять в армию загремишь. Случаи бывали, - сказал на прощание старичок,
выведя Семенова на крыльцо.
Идет Семенов на станцию, огурец в кармане держит. На ощупь овощ как овощ.
Посмотрел. Чего скажешь, в пупырышках. Потом подумал, может вкус какой, взял его
да и схрумкал. Не поймешь. Вкус как вкус, жопка, кстати, горькая. «Ну не сто
долларов, елки-палки!» - наконец осенило Семенова. Он спросил у бабки на перроне,
почем огурцы, услышал цену и расстроился окончательно.
Два дня Семенов ходил потрясенный своей глупостью, а на третий день огурец
неожиданно начал действовать. Поднялась температура и открылся жестокий понос.
«Омолаживаюсь», - радостно думал Семенов, торопливо расстегивая штаны.
«Омолажался» он долго, дней десять с лишком. Потом состояние Семенова
стабилизировалось, только сильно болел «стабилизатор». Постепенно Семенов
пошел на поправку – «помолодевший» организм победил болезнь – гадюку.
Но выздоровление было омрачено неприятным сюрпризом. Придя однажды из
аптеки, он обнаружил пустой и распахнутый шкаф, а на столе весточка от жены, в
которой следующая весть. Что она, мол, от него уходит к другому, кстати, мужчине, а
с таким засранцем она жить не намерена. Неинтересно ей. И в конце: «Чтоб ты сдох,
если сможешь. Целую, Нина».
Семенов, конечно, уже не думал, что он омолодился. Не дурак же он в конце
концов. Но изменения были. Поджарый такой стал, живота и в помине нет. Нос был
красный, теперь какой-то сине-желтый, как украинский флаг, и на все лицо. И
главное светится весь. Правда, не изнутри, а насквозь.
«Спалю!» – решил Семенов и на рысях отправился к старичку. Разборки
устраивать.
ветрено было.
Приходит в знакомый домишко, а там поминки. Девять дней старичку. Сидят
родственники и чинно выпивают. Не стал, конечно, Семенов ничего им говорить.
Поминки – святое дело. Посадили за стол и его. Выпил он положенное, борщ с
пирогом покушал. А, уходя, спросил у бабы в черном:
–
А отчего дедушка помер-то?
–
Молодильный огурец, видать, с жопки съел, вот и помер, - равнодушно
объяснила баба.
А из угла кто-то добавил:
– Дезинтерия.
АВТОБИОГРАФИЯ
Родился я в семье. Мой папа хотел девочку, на худой конец женщину, но
родился я. По матери я происхожу из обедневшего крестьянского рода. Правда, род
обеднел давно. Еще при Иване Грозном.
Во время гражданской войны папа был на стороне красных, потому что белые в
наш город не заходили. Потом его направили на борьбу с Деникиным. На фронте он
в первый же день попал в окружение. Окружение оказалось плохим, и папа сделался
алкоголиком – садистом и верным ленинцем. В 1937 году отца посадили за то, что в
1918 году он видел Троцкого и дал ему закурить. В лагере во время эпидемии тифа
он умер от желтухи, и как дальше сложилась его жизнь, я не знаю.
22 июня 1941 года я как и все направился в военкомат. Меня не пускали, но я
прорвался прямо в кабинет военкома и, убавив себе два года, в числе первых
добился отсрочки. Но в 1942 году пришла повестка с двумя конвоирами, и я пошел
добровольцем на фронт. Тяжелое было время. Особенно врезалась в память
медсестра Глафира, которая два месяца несла меня на себе из тыла противника.
Когда мы наконец вышли к своим, выяснилось, что медицина бессильна. Аборт
делать было уже поздно. И мы поженились у нашего политрука. Другом с моей
стороны был маршал Рокоссовский. Потом меня назначили начальником спиртового
склада и поэтому остаток войны вспоминается исключительно эпизодами. В 1946
году меня комиссовали из рядов армии по состояния здоровья с диагнозом –
приговором «белая горячка». Тогда не было метода Довженко и моя «белая горячка»
перешла в хроническую форму. Другой бы опустил руки и сник, но я, не долечив
болезнь до конца, по комсомольской путевке с Глафирой и сыном – дегенератом
Прокофием поехал на Самаркандщину. Работал председателем колхоза. И чего мы