В году тринадцать месяцев
Шрифт:
— Идите за нами!
Сторож был выпивши и я, не желая при детях объясняться с ним, крикнул:
— Андрюша, Аллочка, идите домой! Я догоню вас.
— Нет, идите сюда! Идите с нами, — потребовал сторож.
— Андрюша, возьми Аллочку за руку и идите домой, — не слушая его, сказал я.
Сторож на всякий случай схватил меня за локоть. Квадрат кинулся на него, но тут из-за деревьев выпрыгнула огромная овчарка. Не обращая внимания на детей, она в три прыжка оказалась около нас. Квадрат жалобно взвизгнул и укатился в кусты.
— Нельзя! —
Андрюша и Аллочка стояли совсем близко от нас. Они прижались друг к другу и замерли.
— Идите же домой, — с досадой попросил я. — Андрюша, ты же взрослый мальчик. Веди Аллочку домой.
— Нет! У них вещественное доказательство. Они не могут уйти.
— Аллочка, отдай астру мне и идите домой.
Она послушалась меня, осторожно приблизилась, отдала цветок. Сторож больше не настаивал на том, чтобы дети шли с нами в контору. Андрюша взял Аллочку за руку, как я его и просил, но та вдруг посмотрела, что я стою, жалкий и беспомощный, с цветком в руках, перед страшным человеком с палкой и перед его злой собакой, и вдруг, сдернув с плеча воинственно ружье, решительно шагнула ко мне:
— Я с тобой пойду.
— Ты пойдешь с Андрюшей. Он знает дорогу.
— Нет, я пойду с тобой, только с тобой.
Она покосилась на собаку и на сторожа и на всякий случай взяла ружье наперевес. Этот жест мне невольно напомнил слова, сказанные девочкой совсем недавно: «Я никогда не предам дядю Эя». Я видел, как ей страшно приближаться к сторожу, но она все-таки подошла и стала со мною рядом. Маленькая собака испугалась большой собаки и убежала. Маленький человек испугался большого человека и большой собаки, но не убегал. Аллочка взяла меня за руку, и я понял, что перед лицом опасности нас двое. Андрюша тоже не пошел один домой, и сторож повел нас в контору Ботанического сада.
Зимняя глава
На желтые листья выпал белый снег. Я надел пальто и теплую шапку, но мне было все равно холодно. В газете появилась отрицательная рецензия на мою книжку. Какая-то женщина с очень длинной фамилией утверждала, что я не понимаю жизнь и не умею разговаривать с детьми.
Мне было холодно на улице, холодно сидеть дома с тетей Лелей и бабой Натой, хоть я и закутывался в плед. Тетя Леля без конца перечитывала рецензию в газете и без конца напоминала:
— Я говорила: надо было сделать так, а не так…
А баба Ната горько вздыхала и, когда мы оставались с нею на кухне вдвоем, советовала:
— Бросил бы ты это занятие и поступил бы куда-нибудь на работу.
— Бабушка, это и есть моя работа.
— Да, я понимаю. Да только ты все пишешь, пишешь, а все без толку. Не мужское занятие, не мужское. Если бы еще не ругали за то, что ты пишешь.
И Леля и баба Ната хотели мне добра. Но они не понимали, что мне сейчас нужны совсем другие слова. Я подумал, что,
Баба Валя встретила меня грустными глазами:
— Что же теперь будет? — спросила она.
Мама Рита сказала:
— Я абсолютно согласна. Очень правильно о тебе написали.
Я знал и раньше, что она согласна. На меня повеяло таким холодом, что я сел на стул, не снимая пальто и шапки.
— Аллочки нету дома?
— Есть, печет из пластилина в своей комнате пироги, — ответила баба Валя, жалостливо оглядывая меня с ног до головы.
Аллочка услышала наш разговор и выглянула:
— Здравствуй! Зачем пришел? — радостно крикнула она.
— Уши погреть.
— Замерзли, да?
Она вскочила на стул, потеснив меня немножко в сторону, и, дотянувшись до моих ушей, пощупала их маленькими теплыми ладошками. Видимо, они у меня оказались и в самом деле очень холодными. Аллочка отняла свои руки и, заглянув в глаза, строго спросила:
— А ты почему уши у шапки не отвернул?
— Не знаю.
Она сдернула с меня шапку, развязала узел, опустила уши.
— Так будет лучше.
Потом она стащила с меня кашне, пальто и заставила сесть в кресло.
— Баба Валя, не пускай его. Я ему мальчишку на самокате из пластилина покажу.
Сбегав в свою комнату, она принесла коробку с фигурками из пластилина и поставила ко мне на колени, чтобы я не смог беспрепятственно встать и уйти.
— Удивился, да? Удивился? Мировецкий мальчишка, скажи?
— Любишь ты, Аллочка, удивлять, — заметила баба Валя.
— Все любят удивлять, — грустно возразил я. — Я вот тоже хотел удивить мир, но у меня ничего не получилось.
— Как это? — не поняла Алла. — А ты сделай что-нибудь.
— Я сделал. Написал книжку, думал, все удивятся, а никто не удивился.
— А ты сделай что-нибудь из бумаги. Вырежь ножницами и сверни. Тогда все удивятся, — посоветовала она.
Прекрасный совет. Наконец я услышал слова, которых мне так не хватало в моем горе. Я засмеялся, и сразу в комнате стало тепло.
Часа через три позвонила Леля.
— Ты что там делаешь? — послышался ее сердитый голос в трубке.
— Учусь у Аллочки удивлять людей.
— Не остри:
— Я не острю, я говорю правду.
Леле, конечно, там, в Березовой роще, трудно меня было понять.
— Не валяй дурака, слышишь? Приезжай домой. Будем смотреть твой любимый хоккей по телевизору.
Мне не хотелось выходить из теплой уютной комнаты Аллочки на холод, но мой письменный стол и моя кровать находились в Березовой роще. Я отложил с сожалением ножницы, листы прекрасной разноцветной бумаги: надо было ехать домой.
Баба Валя опять посмотрела на меня жалостливыми глазами. Мама Рита усмехнулась. Под их взглядами и усмешками я машинально привел в порядок шапку, завязал, не глядя, мотузки на макушке. Не бантиком, а как придется. И уже собрался уходить, но Аллочка требовательно потянула меня за руку.