В отражении бытия
Шрифт:
– Бруно!
Отто вскакивает как ужаленный, и устремляется ко мне… полы его халата на ходу развеваются, как паруса.
– Наконец-то, мой мальчик! – Он раскрывает объятья, и я оказываюсь в них как будто там и был всегда, и не было в жизни моей ничего роднее….
Я тоже был искренен, едва не пустив слезу – выражение «мой мальчик» я уже где-то слышал…
«Сука(!) в старых фильмах о фюрере…».
Блондинка развернула ко мне не только голову, но и то, что находилось под столом. И это впечатлило, непроизвольно вызывая сухость во рту.
–
Хельга, подходя, протягивает руку для знакомства, а может и для поцелуя, но я лишь слегка пожимаю её.
– …Бруно, это Хельга.
– О ней ты мне ничего не говорил, но это и не требуется – её внешний облик говорит сам за себя! Это комплимент кстати…
– Хельга – мой бизнес-партнер, мой спутник жизни и еще много того, чего тебе знать и необязательно!
– Надеюсь не мама? – Я визуально сожалею. – Не расстраивайся, я к тебе совсем не за этим приехал....
– Ну и отлично! – смеется Отто. – Хельга, может поужинаем?
В ответ хитрый прищур красивых глаз и перевод взгляда со своего мужчина на меня. Легкое сжатие губ.
– Конечно. Вас позовут. – Хельга почти по-военному развернулась и… держа осанку «поплыла». Лучше бы она этого не делала – я едва не пошел за ней, напрочь забывая про Отто.
– Ну как?
«Хорошенькая!», – едва не срывается с моих губ. Вслух же говорю иное:
– Неплохой кабинет, выдержан в стиле.... Со вкусом, – киваю головой за его спину на портрет Адольфа Гитлера. – Твой предшественник?
– Перестань! – Со смехом Отто садится за рабочий стол. – Располагайся, поболтаем… Не слишком голоден?
– Ну что ты! Твои молодчики меня так напугали, что я теперь недели две есть не смогу. – Усаживаюсь в мягкое кресло возле книжного шкафа.
– Ты прекрасно знаешь, что с тобой вряд ли что-то случилось бы на этих территориях. Давай расскажи, как ты…?
Отто принимает вид активного слушателя, и я невольно рассказываю «как я», начиная с момента, когда покинул то учрежденье, в котором мы с ним находились под одной крышей и по сей день.
– Ну, а тебе все никак не успокоиться, – закачиваю вопросом свое не очень яркое эмоциональное повествование. – Не дают тебе покоя лавры кучки пепла, оставшейся после самосожжения? Все пытаешься осуществить свою хрустальную мечту, построенную на развалинах… Когда же ты повзрослеешь, Отто?
– Что за скептицизм, Бруно, я расту взрослею и что характерно – прогрессирую! И, в конце концов, не трогай усопших – это бестактно и против религиозных канонов! Упокой его душу…
– Знаешь, – я вторично оглядываю кабинет этого «деспота», – его упоминали столько раз, что его душа уже никогда не узнает покоя! А ты выбрал не ту дорогу, она пропитана кровью и проклятьями.
– Я не настолько туп как, вероятно выгляжу… – Отто нахмурил брови. – И тебе уже говорил: в то время было сделано много ошибок, но я не иду по кроваво-скользкому пути…– он, нервничал входя в роль диктатора сам того не
«Началось!» – Я вспомнил почему-то о сожжённом молодчиками Отто парне за секс с мулаткой, – «Ну да это же не часть кровавого пути. Так, наверное, и Гитлер забывал упоминать в моменты прихода к власти о своих началах…».
– …У меня повторюсь(!) свои взгляды на любую…
– Ладно, ладно, не заводись, я все понимаю. – И жестами и словами прерываю потенциальную вспышку гнева Отто, вспоминая о психа типе кумира моего друга. – Тебе и двух слов сказать нельзя, – продолжая так же примирительно: – А у тебя здесь есть бункер?
– У меня есть здесь много чего, это моя рейх канцелярия! – Отто даже приподнялся в кресле, портрет Гитлера очутился как раз над его головой.
В этот момент они оба смотрели на меня невозмутимыми взглядами.
«А в этом что-то есть… – знамение?».
Отто тут же понесло:
– А то, что тогда нашли тела, – он кивнул головой назад – на портрет, и, кажется он не раз на него кивал, – его и Евы… – это еще не факт, что это были именно они!
«Вот это да! Куда же тебя так-то?!».
– Но это же исторический факт, подтверждённый лечащими врачами, на месте суицида в комиссии присутствовал дантист… – я пытаюсь хоть как-то урезонить собеседника.
– Тогда могли подтвердить все что угодно! Это было нужно русским и их союзникам. Представь: если бы «Он» тогда остался жив, хотя бы на словах, это не сломило бы волю его верных сынов, не было бы капитуляции подписанной предателями! Это лично мое мнение – он доживал свои дни где-то на островах, или как поговаривают – в южной Америке…– Лицо Отто при этом было абсолютно серьезно.
– А как же союзники? Если бы он воскрес где-то внезапно, его бы сразу уничтожили, задушив заразу в очаге…
– Но многие до сих пор уверены, что он тогда ушел. – провозгласил этот преданный национал-социализму сын.
– Как ты и сказал – ты, тоже среди них?
– Знаю, продолжишь иронизировать, но да! – И Отто преданно взглянул на портрет своего идола.
–Ты неисправим…
Двери кабинета открылись. На пороге мальчик лет двенадцати-четырнадцати, одетый в форменные шорты и рубашку. Светлые волосы аккуратно зачесаны набок. Конечно же, голубые глаза, смотрящие на меня с интересом, на Отто – с вопросительной преданностью, в его голосе находятся даже металлические нотки:
– Вас ждут в зале для приема гостей! – Мальчик слегка склоняет голову.
– Спасибо, Вилли, – Появление подростка успокаивает эмоциональный разгул Отто, – мы уже идем, немного заболтались.
– Что это Отто, Hitlerjugend? – Когда дверь за подростком закрывается выражаю свое удивление.
– Мой воспитанник! – с гордостью отвечает тот.
Я лишь ухмыляюсь – о чем тут еще говорить?
Ужин проходит в дружественной обстановке, при зажженных свечах под ненавязчивую музыку. Двое слуг готовые по любому жесту или взгляду исполнить твою прихоть, касающуюся обеда, конечно.