В плену королевских пристрастий
Шрифт:
— Мам, ты же всегда говорила, что он сам должен есть, и что сказки за столом не рассказывают, — Арни с укором посмотрел на мать.
— Ну от одного раза он есть не разучится, — улыбнулась та, а потом повернулась к Николке, — а вот сказки мы больше рассказывать не будем, ни про волка, ни про зайца, зато мы сейчас все вместе чай пить будем с пирогом, — она принялась расставлять чашки на столе.
— С пилогом я люблю, — заулыбался Николка, — мине самый болишой кусок дай.
— Дам, обязательно дам, — Римма разрезала пирог и принялась раскладывать его по тарелкам.
— Если можно,
— Ты стесняешься или действительно наелась? — Римма испытующе посмотрела на нее.
— Действительно наелась, спасибо.
— Что ж, жаль, конечно, что ты пирог не попробуешь, но может в другой раз, — Римма села и взяла чашку с чаем, — Ты хоть сахар себе в чай положи. Что пустой-то пить?
— Я не пью чай с сахаром, — качнула головой девочка, — с сахаром вкус чая теряется. А чай у Вас очень вкусный, Вы в него и мяту, и душицу добавляете. Мне такой нравится.
Она допила чай и отставила чашку, — Благодарю Вас. Все было очень вкусно. Спаси вас Господи, — она поднялась из-за стола, — Пойду я, если позволите.
— Не торопись, Алина, сядь, — обратился к ней Грегор, — У меня разговор к тебе. Вернее даже не разговор, а предложение. Выслушай, пожалуйста, потом подумай и ответь. Хорошо?
— Хорошо, — Алина опустилась на стул, — Я слушаю.
— Я хочу предложить тебе остаться у нас.
— Остаться у нас? — перебил отца Арни, от удивления даже привстав со стула.
— Помолчи, сын! — резко одернул его тот, — Тебе никто говорить не позволял. Сиди и чай пей, а коли допил, иди погуляй, и в разговоры старших не лезь!
— Да она ничуть не старше меня… — обиженно проговорил Арни.
— Я сказал тебе: помолчи! Еще хоть слово услышу, накажу! — Грегор грозно посмотрел на сына, а потом вновь повернулся к Алине, — Так вот, я хочу тебе предложить остаться. Будешь за Малышом своим ухаживать, да жене моей по хозяйству помогать. Не бесплатно, конечно. Я жалованье тебе положу. Не очень большое, половину жалованья работниц, но и дел у тебя будет не так много, к тому же кормить, поить и одевать тебя полностью будем. А не понравится что, всегда уйти сможешь… Так что соглашайся.
— Что Вы… Мне нельзя… нельзя наниматься на работу, никак нельзя, — девочка испуганно замотала головой.
— Почему нельзя? — удивленно переспросил Грегор.
— Нельзя, никак нельзя… — упрямо повторила она, ничего не поясняя.
— Но ведь, как я понял, Малыша своего ты не бросишь, и даже если я отдам его тебе, идти с ним тебе все равно некуда.
— А Вы можете мне его отдать? — в глазах девочки загорелась надежда.
— Нет, не могу, хотя бы потому, что знаю, что ты останешься с ним бесприютной.
— Я в монастырь с ним вернусь, — тихо проговорила девочка, — отец-настоятель вернется и примет меня с ним.
— А ты уверена, что примет? Ты видела когда-нибудь, чтоб монахи один против воли другого шли? Ты уверена, что игумен тебя послушает, а не ту монахиню, что мне пса твоего отдала?
Алина задумчиво склонила голову, явно что-то припоминая, потом тихо проговорила: — Возможно, Вы и правы, только мне все равно нельзя наниматься к вам на работу.
— Хорошо,
— Хорошо, — девочка кивнула, — так я могу. Спаси вас Господи за доброту вашу.
— Вот и хорошо, — кивнула Римма, — пойдем, я тебе покажу, где ночевать будешь.
Прошло несколько дней. Грегор не мог нарадоваться на пса, который с появлением девочки ожил и с удовольствием взял на себя обязанности сторожа, да и на саму девочку. Она была тихой, спокойной, очень доброжелательной и старалась всем и всегда помочь. Римма попросила ее присматривать за Николкой. И она с явным удовольствием присматривала за ним, играла с ним, рассказывала ему сказки и притчи, причем такие что, ненароком услышавший их Грегор, сам заинтересованно остановился послушать и не ушел, пока не дослушал до конца. Николка был в восторге от девочки, имя Алина не сходило у него с уст. Теперь он соглашался спать, лишь если укладывала его она, а есть, лишь если она сидела рядом.
— По-моему не прогадали мы, что девчонку оставили, — с улыбкой обратился Грегор к жене перед ужином.
— Не то слово, — Римма усмехнулась, — не девочка, а клад. Меня лишь смущает, что от денег отказалась она.
— Ничего. Не хочет брать деньги, подарок какой-нибудь подарим, платье, например, справим новое или еще что…
— Про платье и не знаю, согласится ли… своеобразная она очень, Грегор. Я тут вчера предложила ей какое-нибудь из моих платьев для нее перешить. Нехорошо, — говорю, — что ты прям, как монашка ходишь, ведь ты сейчас не в монастыре. Выбирай любое, какое нравится. Так она аж с лица спала. "Нельзя мне" — говорит, потом видит, что расстроилась я, взяла за руку, в глаза заглядывает и так жалобно: "Вы только не обижайтесь Христа ради. Я не потому что побрезговала, мне, правда, нельзя". А почему нельзя ничего не говорит.
— Ну не хочет другое, такое же ей сошьем, только новое. Будет у нее два. Не расстраивайся. Запугали, наверное, в монастыре девочку, вот и отказывается она от всего. А поживет с нами и наладится все.
В это время в дом вбежал Николка.
— Мам, — жалобно захныкал он, — скажи Ални, чтоб не обижал Алину, она холосая… а он столкнул ее в кучу навоза и кличит, что она глязная побилушка и должна там сидеть или идти в монастыль… и еще лепьями кидается в ее. И в меня попал. Во… — он показал на застрявший у него в голове репейник.
— Да что же это такое! — всплеснула руками Римма, — Да как он смеет такое вытворять? Грегор, да как же это?
— Побудь тут и Николку с собой оставь. Я разберусь.
Грегор вышел во двор и зашел за хлев, где держали скотину. Именно там работники складывали навоз, перед тем как вывезти его на поле. Однако Алины нигде видно не было. Лишь у дальнего конца хлева стоял Арни.
— Где Алина? — спросил у него Грегор.
— Сбежала ваша нищенка, — усмехнулся тот.
— А ну иди сюда!