В подполье Бухенвальда
Шрифт:
Основное наше питание — брюквенная баланда, кроме противного запаха и вкуса, имеет еще одно не менее противное свойство. В течение ночи несколько раз приходится вскакивать от рези в почках и переполненного мочевого пузыря. Как патрон из обоймы, извлекаешься из тесного ряда бесчувственных тел и бежишь в определенное место. В полузатемненном помещении столовой обычно сидит ночной дежурный. Ко всему равнодушный, он или чинит порванную одежду, или ремонтирует обувь, или вырезает что-то из куска дерева. Только очень наблюдательный человек может заметить, что все его равнодушие не настоящее и что не только одежду заключенных оберегает этот человек. Это можно заметить
В самый глухой час ночи в полутемном коридоре, между уборной и умывальником, часто можно застать двух — трех человек, о чем-то разговаривающих. Обычно они прячут свое лицо, но, несмотря на это, я уверен, что не раз видел там нашего старого знакомого Василия, а еще чаще его товарища со шрамом на щеке.
ШТАЙНБРУХ
Ноябрьское хмурое утро. До крошки съеден весь суточный рацион хлеба, выпита мутная бурда-кофе, закончена утренняя поверка и по пролаянному через репродукторы приказу строимся по рабочим бригадам.
Утром опять вызвали восемь человек к третьему щиту из пяти установленных у здания главных ворот — брамы.
Мы уже настолько изучили законы «Большого лагеря», что знаем значение этих продолговатых дощатых щитов, установленных между окнами левого крыла брамы. На каждом только громадная черная цифра полуметровой величины, но каждая из них имеет свое выражение.
Первый и второй щиты… Человека, вызванного через репродукторы к этим номерам, сначала поведут в «шрайбштубу» [14] , а потом назначат в одну из рабочих команд. Эти два щита обещают продление жизни на неопределенный срок.
14
Внутрилагерная канцелярия.
Грозная тройка — это смерть. Если человека через горластые громкоговорители вызывают «ан шильд дрей» [15] — значит, пришло указание о его немедленном уничтожении.
Четверка — этап. Отправка в один из филиалов Бухенвальда, разбросанных по всей территории «третьего райха».
Пятерка — вызов в ревир — госпиталь. Что там ждет бедного хефтлинга — никто не знает.
Но нам известно, что номера заключенных, вызванных к третьему щиту, перестают существовать и только через некоторое время появляются на груди других людей, новичков.
15
К третьему щиту. (Нем).
Останки прежних обладателей этих номеров черной копотью развеялись по склонам горы Эттерсберг и кудрявым лесам Тюрингии, вместе с дымом и пламенем вырвавшись из Бухенвальда через широкую трубу крематория.
Сегодня мой номер не вызван. Значит, еще одни сутки отсрочки.
Я не только чувствую, но твердо знаю, что очень скоро должен наступить и мой черед. Слишком много моих грехов им известно. Тут и многочисленные побеги из лагерей военнопленных, тут и авария засекреченного военного цеха на безобидной бумажной фабрике в городе Требсене, тут и организация массового побега из штрафной команды «Риппах» близ города Вайсенфельс, а главное — организация побега из гестаповской тюрьмы
В общем, у меня были все основания, встречая очередной день, предполагать, что он будет последним.
А пока? А пока через открытые ворота брамы тянутся колонны рабочих команд по пяти человек в каждом ряду.
Гремит бравурными маршами знаменитый бухенвальдский оркестр. Чем-чем, а оркестром Бухенвальд справедливо может похвалиться. Более сорока человек лучших музыкантов собраны со всех стран Европы. Одетые в нарядную форму венгерских гусар, каждое утро они играют при разводе рабочих команд. Вечером они же играют при их возвращении с работы. Под их музыку строятся десятки тысяч людей на вечернюю поверку, под их музыку выкатываются передвижные виселицы или станки для порки. Под их музыку люди прячут за стиснутыми зубами крик мучительной боли или предсмертный стон.
Много видели эти подтянутые, похожие на игрушечных солдатиков, люди в начищенных до блеска сапогах.
Но они такие же, как и мы, каторжане, только разодетые до мишурного блеска. И на них, и на нас, и на толевые крыши бараков так же давит это серое небо, и кажется, что от этой тяжести что-то сжимается внутри и потому так трудно дышать.
Вот, сняв шапки, через ворота брамы марширует наша колонна — команда штрафных. Под гулкими сводами особенно громко стучат об асфальт деревянные колодки.
На железной решетке распахнутых ворот все еще висит голый человек. Привязанный вниз головой за растянутые в стороны руки и ноги, позавчера он еще подавал признаки жизни, а сейчас неимоверно узловатыми кажутся ступни и пальцы ног, вздернутые выше голов идущих мимо узников. Сквозь восковую прозрачность кожи уже проступает трупная синева.
Рядом, на решетке ворот, висит его полосатая куртка с красным польским знаком и номером, под которым человек доживал последние дни.
Между растянутых в стороны ног — белый прямоугольник плаката на немецком языке: «Этот бандит пытался грубить немецкому солдату».
Мимо идут люди многих национальностей, скорбно опустив головы, как бы отдавая последний долг еще одному очередному мученику. Жгучий стыд теснит грудь, стыд живых людей перед мертвецом за свою беспомощность.
Сразу же за брамой, кроме вооруженного конвоя с хрипящими овчарками, уже ждут старшины и бригадиры рабочих команд капо и форарбайтеры [16] . Большей частью у них зеленые знаки уголовников. Эти профессиональные убийцы с ведома и поощрения своих эсэсовских хозяев до изуверства культивируют свою специальность, изобретая все новые, более оригинальные способы уничтожения.
16
Бригадиры, старшие рабочих команд.
Идем знакомой уже дорогой мимо здания политабтайлюнга, где совсем недавно стояли мы в роли новичков и с ужасом следили за колонной каторжан, точно такой, как наша.
Вот громадным полукругом высятся мрачные, массивы эсэсовских казарм. До шести тысяч откормленных «сверхчеловеков» скрываются от фронта в гарнизоне охранников Бухенвальда.
Наконец, знаменитый своими ужасами штайнбрух — каменоломня.
В глубокую выемку, к подножью громадной скалы, почти скатываемся под ударами и пинками конвоя и форарбайтеров.