В поисках Дильмуна
Шрифт:
Эта новость нас не смутила. Мы еще на Бахрейне привыкли к тому, что шейхи живо интересуются нашей работой, и по беседам с Шахбутом знали, что он пристально следит за раскопками. Над вопросом, чем потчевать посетителей, не надо было ломать голову: во время рамазана предлагать среди дня гостю кофе или что-либо съестное просто невежливо. А потому мы стали спокойно ждать и, увидев вскоре спускающихся по откосу людей в белых одеяниях, пошли к ним навстречу.
Визит продолжался около получаса. Шейх Шахбут проявил большую заинтересованность, строил догадки о том, что за люди во «времена невежества» основали селение и сооружали гробницы на входящем в его владения острове. С ним были два сына — Саид и Султан — и брат Зайд, высокий, худой, широкоплечий мужчина с орлиным
Зайд не меньше своего брата интересовался раскопками и внимательно слушал наши объяснения, которые Иэн без запинки переводил на арабский язык. Было, однако, ясно, что в глазах Зайда ничто в абудабийском приморье не шло в сравнение с достопримечательностями подвластной ему территории. Осмотрев наш некрополь, он что-то сказал Иэну.
— Шейх Зайд говорит, если хотите увидеть сотни таких курганов, — перевел Иэн, — приезжайте в Бурайми.
Мы с жаром ответили, что именно об этом и мечтаем. На том разговор закончился, и через несколько дней мы с П. В. вернулись на Бахрейн.
А через неделю нас посетил бахрейнский коллега Иэна, управляющий местным филиалом «Бритиш петролеум». Он сообщил, что в соответствии с пожеланием шейха Зайда абудабийский филиал устраивает для нас поездку в Бурайми, и выразил надежду, что мы сможем отправиться туда в скором времени. Предварительно для нас забронированы места на самолете, вылетающем в Абу-Даби через два дня.
В итоге 17 марта мы с П. В. после короткого визита на Умм ан-Нар отправились в. роскошное путешествие, какое способна организовать лишь нефтяная компания. Наш караван состоял из двух больших «лендроверов» фургонного типа. С нами ехали только переводчик, повар и два водителя — Садык (так состоялось наше первое знакомство с ним) и его брат Рашид. Таким образом, мы могли привольно расположиться каждый в своей машине, а повар и переводчик занимали задние сиденья рядом с нашим багажом, одеялами, матрацами, канистрами с водой и бензином, а также запасом продуктов, которого хватило бы на целый полк. Причем это был аварийный запас на случай, если мы не будем вовремя поспевать в условленные пункты, где нас ждет «настоящее» питание. Через несколько дней мы обнаружили к тому же, что повар предусмотрительно везет с собой тщательно завернутый в материю полный обеденный сервиз на двоих — глубокие и мелкие тарелки всех размеров и прочее, и прочее. Правда, сервиз ни разу не понадобился.
Мы двигались на юго-восток, углубляясь в необозримые просторы Пустого Угла. Но сначала нам надо было преодолеть приморские солончаки, которые во время прилива превращаются в непроходимое болото. Скелеты брошенных машин, увязших по самый кузов в пропитанной солью грязи, служили одновременно предупреждением и вехами на едва различимой колее. Вспоминая Оманда — каменную веху у гати викингов в Ютландии, — я говорил себе, что здесь тоже не помешала бы деревянная гать.
По острому плитняку, по выступам присыпанного песком известняка мы поднялись на береговой уступ и оказались на мелком рыхлом песке. Садык виртуозно работал переключателем скоростей, штурмуя подъемы па малых оборотах и несясь во весь опор на спусках. Около часа «пахал» он так песчаные склоны, потом достал из кармана пачку сигарет, задумчиво повертел ее, наконец решился и закурил. Я с облегчением последовал его примеру, закурив длинную индийскую сигару излюбленной мною в то время марки. Пока длится рамазан, истинный мусульманин
Час за часом катили мы по песку, иногда перемежаемому твердыми солончаками на месте древних озер. Попадались также участки гравия, а кое-где широколиственные кустарники, укоренившись на песке, собрали вокруг себя плотные барханы.
В одном таком районе со скудной порослью, обогнув бархан, мы увидели возле кустов красный пикап. В его тени сидело пятеро арабов. Мы остановились, один араб подошел к Садыку и что-то сказал. Садык вылез из кабины, прошел к пикапу, поднял его капот и стал ковыряться в моторе. Пожал плечами и вернулся к нам.
— Динамо не работает, — сообщил он. — Нет искры.
На наши вопросы он ответил, что пикап выехал из Бурайми и стоит здесь уже около суток. Кроме нас, с утра никто здесь не проезжал.
— Может, нам надо как-то помочь этим людям? — воскликнули мы, когда Садык включил мотор, собираясь ехать дальше.
Он объяснил, что обещал передать, владельцу пикапа, когда мы доберемся до Бурайми, чтобы тот со следующей машиной, которая поедет в эту сторону, прислал другое динамо, если оно найдется.
— А как у них с продуктами, с водой? — спросил я. Садык пожал плечами.
— Продуктов нет, а вода в радиаторе, — небрежно бросил он, потом добавил: — В километрах пяти отсюда есть бедуинский колодец.
Я подумал о нашем грузе запасного провианта.
— Но ведь у нас и продукты, и вода!
— Как прикажете, — ответил Садык и что-то сказал нашему повару.
Тот долго рылся в ящиках с припасами и наконец вручил предводителю застрявшего отряда банку ананасов. Араб принял дар, пожал нам руки на прощание, вернулся к своей машине, сунул банку в багажник и снова сел на корточки рядом с товарищами.
Мы продолжили свой путь. Никого, кроме меня и П. В., это происшествие не взволновало. Для абудабийских арабов пустыня — родной дом, поэтому они не усмотрели ничего страшного в том, что застряли в песках, где не чаще раза в неделю проходила попутная машина. Рано или поздно их подберут, ибо бог милостив. А до тех пор они прокормятся дарами пустыни, будь то съедобные корни, ящерицы или оставленная нами банка ананасов. И конечно, ни того, ни другого, ни третьего они не станут есть до захода солнца — ведь они сидят на одном месте более суток, стало быть, странниками их не назовешь.
По мере нашего продвижения менялся цвет песка. На побережье он был белым, и в лучах солнца казалось, что нас окружают безбрежные снега. Постепенно он стал красно-коричневым — пошли знаменитые красные пески центральной пустыни. И песчаные гряды приняли серповидную форму, как положено настоящим барханам. Причем барханы становились все выше и круче. Мы взбирались чуть ли не по отвесным склонам, наверху круто поворачивали и метров сто мчались вдоль гребня, после чего скользили вниз по другому, не менее крутому склону. Время от времени Садык сигналил, и тогда мы с ходу переваливали через бархан напрямик. Сигнал предназначался встречным водителям на случай, если кому-то придет в голову таким же манером штурмовать бархан с другой стороны. Разумеется, нас все равно не услышали бы, но бог и впрямь был милостив.
На макушке очередного бархана Садык показал вдаль рукой, в которой держал сигарету:
— Хафит.
Присмотревшись, я увидел на горизонте длинный темный горб. Он казался очень далеким и очень высоким: Джебель-Хафит, западный отрог Оманских гор, на-писающий с юга над оазисом Бурайми. И по мере того как мы, приближаясь к нему, стали различать светотени на грядах, я понял, что уже люблю Бурайми.
Я вырос в горах, но среди зеленых лесов и долин Дании научился обходиться без них и даже не скучаю, пока не увижу. Внезапно все становится на место, передо мною снова мир, на который смотришь снизу вверх, а не сверху вниз, я чувствую, что скалы и расселины — необходимый элемент ландшафта, бросающий вызов сердцу, легким, сухожилиям и воле человека.