В поисках Дильмуна
Шрифт:
Мои мысли все еще были окутаны поэтическим туманом, когда мы, одолев самый высокий бархан на своем пути, начали спуск к Бурайми. До цели было еще далеко. По-прежнему впереди простирались пески, но теперь уже невысокими волнами, с кустарником и пучками травы, а кое-где из песка торчали наполовину засыпанные акации. Мы все чаще пересекали ослиные тропы и даже следы от колес других машин. А когда участились заросли акации и тамариска, нам встретились первые верблюды, которые обгладывали нижние ветви деревьев.
В моем представлении верблюд всегда был домашним животным, связанным с пустыней. И встречавшиеся нам на пути к Умм ан-Нару длинные караваны с грузом хвороста для города Абу-Даби полностью отвечали этому представлению.
Теперь мы ехали уже по хорошо накатанной колее среди покрытых жиденькой травой барханчиков. Впереди на горизонте и справа на фоне громады Джебель-Хафит возникли макушки пальм, сплошной массив темной оливковой зелени. А перед пальмами, едва различимые в окружении желто-коричневого песка, тут и там сгрудились глинобитные постройки. Это были селения; всего их в оазисе насчитывалось семь, и четыре были подчинены абудабийскому шейху Зайду. Остальные три входили в состав Оманского султаната. По соседству с селениями и между ними возвышались желтые крепости из сырцового кирпича — некоторые совсем развалились, другие оплывали, образуя бесформенные глиняные телли, но были и совершенно целые, и над ними развевался говорящий об их принадлежности флаг — красный Маската[52] или красно-белый Абу-Даби. Подъехав к одной из абудабийских крепостей, мы остановились. Прибыли!
На наш вопрос, можно ли видеть шейха Зайда, одинокий сонный страж, приоткрыв глаза, ответил, что все спят. Рамазан, и до вечера еще далеко… Мы сказали, что подождем, но страж вызвал начальника караула, и нашему взору предстал, позевывая, стройный молодой человек с аккуратной бородкой.
— Шейх Тахнун бин Мухамед бин Халифа, — шепотом сообщил нам Садык, и мы поняли, что нам оказана высокая честь.
Шейх Мухамед бин Халифа и его семейство пользуются почетом в Абу-Даби. Сам шейх Мухамед достиг уже преклонного возраста, но в молодости он лично убил узурпатора, свергшего с престола и изгнавшего его дядю, который был дедом Зайда и Шахбута. Вместо того чтобы самому занять престол, как было заведено в таких случаях, он вернул из Шарджи законного правителя. От этих преданий о черной измене и неподкупной верности веяло средневековьем — как и от четырехугольных крепостных стен с дремлющими на насестах соколами. Но страж был вооружен самозарядной винтовкой, и в тени редких пальм стояли четыре зеленых джипа…
Тахнун проводил нас в зал приемов, предложил сесть на подушки у стен и хлопнул в ладони. Тотчас появились слуги с фруктами на подносах. Мы попробовали протестовать: рамазан, солнце еще не зашло, не положено есть.
— Нет-нет, — строго ответил молодой шейх. — Вы христиане. Вам религия не запрещает.
Мы немного перекусили и выпили по чашечке кофе, после чего Тахнун вызвал человека и поручил ему проводить нас до гостевого дворца шейха Зайда. Мы сели в машины и поехали.
Гостевой дворец располагался за крайним на юге оазиса селением Аль-Айн, венчая голый бугор наподобие зиккурата, так что его было видно издалека. Это последняя из крепостей Бурайми, сооруженная в чисто обо-решительных целях. Три этажа, окна только в верхнем этаже, на нижних этажах — узкие бойницы для винтовок. Единственная дверь открывала доступ на крутую узкую лестницу, для обороны которой было достаточно одного человека. Перед входом стоял страж; двое из слуг Зайда встретили нас и отнесли наверх наши постельные принадлежности.
Пока
Почти у наших ног простирались сады Аль-Айна. Углубленные в землю, они напоминали нам источники в бахрейнской пустыне, защищенные от песков высокой оградой. Но здешние сады занимали обширную площадь, в общей сложности около двухсот пятидесяти гектаров. Над яркой зеленью овощей и люцерны возвышались разделенные надлежащими промежутками финиковые пальмы, чьи макушки над защитными стенами мы видели, когда подъезжали к оазису. А вот источников здесь не было, эти сады орошались канатами — подземными водоводами, с которыми мы впервые познакомились на Бахрейне. Глядя вниз, можно было проследить направление нескольких водоводов по напоминающим дымовую трубу невысоким сооружениям — колодцам над водоводами. Водоводы брали начало от подземных источников на окружающих возвышенностях, и один из них тянулся прямо под нами. Пока мы смотрели, кто-то из слуг Зайда вышел из крепости с ведром на длинной веревке, чтобы набрать воды нам для умывания.
За садами, дальше к югу, высились горы Джебель-Хафит. От дворца до их подножия было километров семь-восемь, но от северной оконечности массива протянулись в нашу сторону две расходящиеся цепочки крутых скал, и селение Аль-Айн с его садами располагалось в устье разделяющей эти гряды глубокой долины. На севере рельеф был более ровный, за округлыми песчаными холмами вплоть до далеких Маскатских гор простиралась гладкая равнина с редкими деревьями. Темные купы пальм на северо-западе обозначали местоположение других селений — Хамаса и Эль-Бурайми, расположенных уже на территории Маската.
Пока мы изучали пейзаж и пытались определить, какой из песчаных холмов может быть древним теллем, солнце склонилось к барханам на западе, и наш переводчик крикнул, чтобы мы спускались — явился посланец от шейха Зайда. Посланец передал нам приглашение прибыть после вечерней молитвы и окончания дневного поста к шейху на обед.
Через два часа после захода солнца мы сели в машину и в темноте направились к дворцу Зайда. Около притаившегося во мраке селения нам встретилась другая машина, которая ехала в сторону гостевого дворца. Мы остановились, и нас окликнули на датском языке. Это были только что приехавшие из Умм ан-Нара Андерс, Могенс и Рисгорд.
Вообще-то мы ждали их, так как было условлено, что они догонят нас, если смогут договориться с водителем, в чем они вовсе не были уверены, ведь Халифе предстояло ехать без сопровождения другой машины. Его пикап, хотя и достаточно мощный, не имел переднего привода. Притом половину пути они должны были проделать в темноте, потому что могли выехать лишь после того, как закончится рабочий день. Мы ни на миг не забывали, что Бурайми — край света, что здесь до недавнего времени «не ступала нога белого человека», во всяком случае, за последние сто лет до этого оазиса добирались не больше двух европейцев, и мы с должным почтением относились к пустыне — этому Великому Незнакомцу.
Нам следовало знать, что наше почтение не разделяют ни Халифа, ни Садык, ни кто-либо другой из этих «гонцов пустыни», отцы которых водили по пескам верблюжьи караваны во все концы и которые сами осваивают те же пути на своих пикапах и «лендроверах». Не сомневаюсь, что Халифа пришел бы в ужас, предложи ему проехать от Лонг-Бича до Манхэттена, а вот ночное странствие в Пустом Углу Аравии без сопровождения его нисколько не страшило.
Впрочем, пассажирам, сидевшим в открытом кузове, пришлось несладко. Они были все в пыли, полузадохнувшиеся и полуослепшие от песчаных вихрей… Тем не менее они развернули свою машину и последовали за нами во дворец Зайда. Кто-кто, а уж он-то, наверное, привык видеть отмеченных пылью и тяготами странствия гостей.