В пору скошенных трав
Шрифт:
— Чего копаешься? Давай, разберусь. ДП, что ль?
Она ловко собирает пустые миски, ставит стопкой на согнутую руку и попутно сливает из некоторых по капельке в одну, которую держит отдельно. Обошла три стола, вернулась, бухнула рядом с Егором миску, в которой на донышке болталась какая-то муть.
Скрипка перестала. Егор услышал над головой трудное дыхание и увидел дрожащие пальцы, взявшие миску. Старик, причмокивая, выпил через край, утер губы ладонью, и опять принялся нащупывать упущенную мелодию.
Почти невозможно слушать — такая жалость, беспомощность, бесприютность, хоть плачь…
Но
Бабушке хуже… Сейчас печка остыла и в комнате опять холод… Как бы раздобыть дровец? Мысли сами поворачиваются в дровяную сторону. Ящик с песком во дворе, конечно, трогать нельзя. Кто знает — прорвется шальной фриц, накидает с фугасками зажигалок… С фугасками… фугасками… Егор пытается что-то вспомнить… Что-то близкое — немецкие фугаски и дрова. Ох, да вот ведь: там, в переулках, как идти к Покровке, разрушенный бомбой дом… И смутно вырисовываются торчащие балки, доски… Вот куда сходить-то! Сонливость мигом отлетела. Да, да! Взять пилу, веревку, санки… Но дом давно разрушен, таких умников и среди тамошних жителей хватает… Растащили, поди…
Тяжелая, почти полная миска повисла у него перед глазами и шлепнулась на стол.
— Перловый суп! Суп перловый! — Выкрикивала официантка, заглушая скрипку.
Это да! Почти полная миска! Егор погружает в нее ложку, помешивает суп, предвкушая… Конечно, именно про этот суп говорят: крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой, но суп есть суп. О-о-о! Вкуснота! Это какой-то зажравшийся дурак придумал присказку. Навар-то вон какой. Если крупы всыпать больше — получится каша, а не суп. Егор не ест, а в п и в а е т жижу, наслаждаясь каждым глотком. И все же суп кончился мгновенно. А ведь была почти полная миска…
Он уже наклонил ее, чтоб слить остаток в ложку (еще чуть-чуть там натекло со стенок)… Но скрипка так надрывно визжала над головой… Егор отодвинул миску.
И опять пришла официантка, собрала остатки, и старик, причмокнув, выпил их.
— Вермишель! Вермишель! — весело закричала она вскоре, раскидывая миски с серой вермишелью на дне. И тут же принесла компот (потому что в кружках).
Егор так давно не пробовал вермишель, что некоторое время рассматривал ее, принюхиваясь к аппетитнейшему пару, исходившему от миски. Со смальцем?.. Да, со смальцем — без обмана. Между вермишелинами натекла целая лужица прозрачного жира.
Кончиком ложки зачерпнул, посмаковал и стал понемножку есть. И тут вспомнил о компоте (надо же — забыл про компот! Никогда бы не поверил, что можно забыть про компот.). Придвинул кружку. Изюм… Настоящий изюм плавал в глубине. Изюм!
И мелькнуло желание, поначалу показавшееся даже слишком дерзким, даже в чем-то порочным… Запивать вермишель компотом… Он тотчас осадил себя. Нет, нет. Надо все по порядку. Нельзя путать. А впрочем… Он прихлебнул компот, которого не пробовал с довоенных времен. О-о-о! Вермишель со смальцем и с компотом — это по-царски! Это пир! Пусть изощренно, пусть даже порочно… И у Блока: «Я послал тебе черную розу в бокале золотого как небо аи…»
Компот золотой, не хуже какого-то «аи». Это от изюма он золотой. От изюма. Что за слово сладкое: изюм, изюм, изюм…
Потом был чай. Пришлось ждать, пока прикочует ложечка на гремящей
Он совсем освоился в теплой компании, собравшейся за столом, уже не стеснялся взглядов, да никто и не глядел на него. Сосед вытер дно миски пальцем, и палец обсосал. А что, мировой прием! Сам не додумался бы, и остатки смальца пропали бы зазря…
Пролетел обед по талону ДП.
3
Егор опять на площади, но ветер не кажется ледяным и промозглым. И голова не кружится. Расчет был верный — теперь он молодцом. Переходит к Ярославскому вокзалу… Мост у Каланчевки… Подождал, пока прогремит трамвай, перебрался на другую сторону улицы… Тут недалеко. Вроде бы совсем был спокоен, и сил набрался, и уверенности не убавилось, а ближе к военкомату замедляет шаг, волнение подкатывает — и что-то вроде сомнения: до конца ли все продумал, сможет ли убедить?.. Лезет за пазуху, щупает во внутреннем кармане заявление. Там все написано, и написано хорошо. Может, и говорить не придется — отдаст заявление военкому, тот прочитает и скажет: «Э, да ты полковой миномет знаешь! Нам как раз такие ребята нужны». И крикнет дежурному офицеру: «Оформить Пчелина!» От такой картины стало радостно, и лишь у самой двери военкомата екнуло сердце.
Егор несколько раз тут бывал и знал, где кабинет военкома. Не глядя вокруг, почти не замечая гудящей толкотни в прокуренном коридоре, сразу подошел к нужной двери. И удачно — около двери никого. Без стесненья, рывком открыл, ожидая сразу увидеть военкома, сидящего за большим письменным столом. Но оказался в узком, похожем на коридорчик закутке, где у зашарпанного столика сидела девушка с погончиками старшины и стучала на машинке.
— Тебе чего? — не глядя спросила она.
— Мне военкома, — твердо ответил Егор и только тогда заметил, что справа — другая дверь, обитая продранным дерматином.
Девушка оторвалась от машинки.
— К нему нельзя. — Оглядела Егора. — По какому вопросу?
— Надо передать заявление.
Девушка достала затертую папку и протянула руку:
— Давай.
— Надо военкому передать лично.
— Давай, давай. «Лично». Только и дел у него лично с каждым говорить.
От такого поворота Егор опешил. Готовился к разговору, к вопросам, к спору даже… Делать нечего — достал заявление, протянул старшине.
Та мельком глянула.
— А проживаешь-то где? Адрес-то? Допиши. Вот ручка.
Примостившись на краешке стола, кое-как приписал адрес, помахал листом, чтоб просохли чернила.
— Ответим в общем порядке, — заученно сказала старшина.
Вот тебе на… Шел уверенный, что сейчас разом все решится, переломится время, начнется новая жизнь… И надо же — «в общем порядке»…
Опомнился на улице.
День, не успев начаться, уже гас, придавленный низкими облаками, навалившимися на крыши. На Домниковке всегда темновато, а в такую пасмурность и вовсе. Закопченные стены и черные окна впитывают худосочный свет; за арками подворотен — непроходящая тьма. Единственные яркие пятна — свежие надписи, намалеванные белилами: «ГАЗОУБЕЖИЩЕ».