В родных местах
Шрифт:
— Вор-ровать, что ли?
— Ну, такими делишками мы не занимаемся. Ты что, нас жуликами считаешь? Да? Жуликами?
— Зачем? Зачем?!
— Мы честным порядком. Понял? Я с тобой напрямик буду.
— Давай!
— Ты скоро отпуск берешь?
— В ноябре.
— Ну, что за интерес в ноябре? Договорись летом. Слышь? Скажи, мать больна. Больна, мол, съездить надо.
— Мать со мной.
— Ну, дядя, тетя — мало ли… Алька наша в июле идет. Она на Украину поедет, за Винницу. У нас там родня. Катай с ней. Отдохнешь. Остановиться есть где. Что касательно денег —
Семен замотал головой.
— Не. Это… это не по мне. Таким не за…ймаюсь.
— Влипнуть боишься?
— И-и, вообще…
— Ну тогда вот… Если б мог ты достать где-то шапок из ондатры. В Новосибирске больше полсотни за шапку дают. А у меня там братан двоюродный. Жинка у братана что хочешь провернет. Она такая.
— Не-е-е…
Они втроем стали убеждать Семена, что это вовсе не опасно.
— Не по мне. Я поря… порядочный человек.
— Ишь ты! А мы, по-твоему, не порядочные? — рассердился Яшка.
— Я не то…
— Ты один порядочный, да? А я тебе должен сказать, что мы с тобой, как говорится, одного поля ягоды. И я, и ты, и Ленька, мой дружок, да и Алька — все мы денежку крепенько любим и стараемся загрести ее поболе. А люди — что обо мне, что о тебе — одинаково думают. Начальство особенно. Одна нам, милок, цена.
Сысолятин и Караулов всегда работали на производстве, но жили не на одной зарплате, а хапали, где только удавалось: гоняли «налево» фанеро-комбинатский грузовичок, тайно ловили рыбу сетями. А последнее время нашли еще одно доходное дельце — привозили с Украины фрукты и продавали их на местных рынках втридорога. Тут, правда, возни многовато, но зато и барыш не малый. Обычно на базаре торговала мать Леонида и Алевтины.
Яшка заманивал к себе Семена не ради того, чтобы предложить ему съездить с Алевтиной на Украину. Нет, об этом он и не думал прежде. Надо понять Яшку. Был он парнем «своим в доску», везде дружки-приятели. И, кажется, разные они, дружки: кто рабочий, кто служащий, молодые и старые, бойкие и скромные — всякие вроде бы. Ан, нет. Есть у них общее, то, что мило сердцу Яшкиному. Он не полезет к какому-нибудь активисту, шибко идейному и правильному. У Яшки чертовский нюх на «верных» людей, и уж кто-кто, а он не пребывает в диком одиночестве.
Когда Леонид, не знавший толком Семена, заговорил о поездке на Украину, Яшка усмехнулся: «Нашел кого!» Но тут же возразил сам себе: «А почему бы и нет? У тихоней-то еще лучше получается. И этот не будет байды бить».
— Уж так любят мужчины поговорить, когда подвыпьют, — умиротворяюще заговорила Алевтина и налила водки. Все выпили, кроме Семена.
— Неужели вы такой слабый? — спросила она.
Нет, Семен не хотел
— Сеня, друг! — крикнул Яшка, обнимая Семена. — Пей! Все одно подохнем к чертовой матери! И отпеть будет некому. Да и теперь никого не отпевают, кажись. Что жизнь человеческая? А? Не успел родиться, как подыхать надо. И как бы я ни жил — хорошо ли, плохо ли, сам копейку свою отдавал иль у других из карманов тянул, все одно мне одна цена. В будущем! Уложат меня в гроб, поедят меня черви к… матери. А потом на месте кладбища дома иль чего другое построют, сейчас строют, и — амба. Был я иль не был я?
— Вы не хотите ехать со мной? — спросила Алевтина и чувственные губы ее недовольно поджались.
«Все одно подохнем». Зря Семен ишачит с утра до ночи, мозолит руки. Будто бы нельзя по-другому добывать деньги. Он съездит с Алей. Эх, если бы вместо нее была врачиха Елена Мироновна!
Все последние вечера, работая у дома на Луговой, он видел эту милую женщину, и она очень нравилась ему. Семен усмехнулся: чтобы Елена была здесь — это невозможно. Елена — и перепродажа фруктов. Мысли эти появились и тотчас исчезли, и захотелось Семену быть таким же лихим, как Яшка и Ленька. Потом он и сам себе стал казаться необычайно ловким, таким удачливым, таким предприимчивым.
— Я согл… согласен.
— Вот молодчина, — похвалил Леонид, а Аля обняла его и притянула к себе.
— Во… так… эт… сам, — пробормотал Семен. Язык у него уже совсем был непослушным.
— Эх, ты!.. — улыбнулась девушка.
— Эт… самое.
— Пусть полежит, — сказал Леонид, — а мы с Яшкой сходим. Ты погляди за ним.
— Уж погляжу.
Когда парни ушли, Алевтина сказала:
— К девчатам поперлись.
— Ты тут? — спросил Семен, глядя осоловелыми глазами на девушку.
— Тут, — усмехнулась она. — До чего же ты слабый.
— Я сла… слабый? Как… как ты сказала? Я слабый? А я вот могу еще все делать, даж тебя обнимать.
Семен обнял ее и поцеловал в волосы, так, по-дружески.
Алевтина прижалась своей жаркой щекой к щеке Семена и не то бормотнула что-то, не то простонала и стала жадно целовать его.
Первое, что ощутил он, проснувшись в воскресенье, это страшную стыдобу; слабость, будто при тяжелой болезни, разбитость и какая-то странная режущая боль в голове, заставляющая его вздрагивать и кривиться, — все было ничто в сравнении с этой страшной неотвязной стыдобой.
Мать куда-то ушла, и Семену пришлось встать, когда в окно постучали. Он распахнул створки и увидел Алевтину, она улыбалась ему нахально и многозначительно.
— Гостей не ждешь?
— Заходи, — уныло пригласил он и подумал: «Боже ж ты мой!»
Она вошла легко, пританцовывая.
— Приветик!
— Здравствуйте!
— Ой, какой ты сегодня ста-рый.
— Что ж делать.
— Не брит. Фи! Неинтересный.
Она ждала, когда он обнимет ее.