В тени богов. Императоры в мировой истории

Ливен Доминик

Сегодня имя Екатерины II на Западе прежде всего ассоциируется с ее увлекательной сексуальной жизнью. Женщина на троне к 1760-м годам уже не шокировала Россию, поскольку после смерти Петра Великого и до восшествия Екатерины на престол империя почти все время пребывала в женских руках. Юную принцессу Софию Ангальт-Цербстскую при крещении в православие нарекли Екатериной – в честь Екатерины I, матери императрицы Елизаветы Федоровны и второй жены Петра I. В 1725 году придворная фракция, которая посадила Екатерину I на трон, столкнулась с беспрецедентными трудностями, пытаясь легитимизировать правление не только женщины, но дочери эстонского крестьянина, которая стала любовницей, ближайшей подругой, а затем и женой Петра. Государственные и церковные лидеры разработали для этого несколько стратегий: одна из них заключалась в том, чтобы повысить популярность существующего культа святой Екатерины Александрийской, великомученицы IV века. В российском обществе той эпохи обращение к прецеденту и особенно к Библии оказывало сильнейшее влияние на умы. Святую Екатерину почитали за мужественность, которую она проявила при мученичестве, что делало ее достойной быть правительницей. И ее, и – по аналогии – императрицу Екатерину I в церковной иерархии славили за “мужскую мудрость, заключенную в ее женском теле”. Как всегда, когда заходила речь о православии и ее легитимности, Екатерина II всячески поддерживала культ этой святой. В более светском смысле

любовная жизнь прошлых императриц также создала для правительницы прекрасные прецеденты. Елизавета Петровна славилась своими любовниками, свою величайшую любовь, Кирилла Разумовского, она нашла в императорском хоре. Екатерина писала, что он был, вероятно, самым красивым из знакомых ей мужчин²³.

Свободный доступ ко всем красивейшим объектам сексуального желания был одной из привилегий власти почти во всех политических традициях. Никакой мужчина не мог помешать Екатерине пользоваться ею. Несомненно, и прежде многим разведенным пожилым женщинам понравилось бы выбирать из красивых молодых офицеров того, кто скрасит им одиночество и старость. Екатерина была воспитана в традиции, которая не предполагала множества сексуальных запретов. Грубо говоря, сексуальные повадки протестантского высшего класса в Германии во многом зависели от того, пребывала ли конкретная семья под влиянием пиетизма. Появившиеся в середине XVII века пиетисты призывали к возврату к чистой вере Лютера, к внутренней духовности, а также к трудолюбию, состраданию и благочестию. Они презирали “французскую” модель распущенности нравов и вызывающей роскоши. Воспитанная совершенно не склонной к пиетизму матерью в придворной культуре, сформированной по образцу Версаля Людовика XIV, юная принцесса в детстве и отрочестве видела немало недозволенных сексуальных связей. Двор императрицы Елизаветы Петровны в этом отношении был и того свободнее. Оказавшись замужем за совершенно непривлекательным и безучастным мужчиной, Екатерина была вынуждена искать сексуального удовлетворения – возможно, даже с целью произвести на свет наследника престола – в других местах. Пока она пребывала у власти, у нее никогда не было никакого подобия гарема. В основном она придерживалась серийной моногамии. Насколько можно судить, у нее было не более дюжины любовников. Большинство ее отношений заканчивалось, когда молодые любовники находили себе других женщин. Должно быть, это причиняло ей все большую боль и питало ее комплексы, но она всегда проявляла великодушие по отношению к бывшим любовникам. При встрече с каждым новым партнером ее переполняла любовь и воодушевление, и грустно сознавать, что ей приходилось переживать травму за травмой, когда их связь разрывалась²⁴.

В целом даже самые посредственные фавориты Екатерины II не причиняли особого вреда. Пока она несла на себе бремя управления империей, они дарили ей и сексуальное наслаждение, и близость, о которой она мечтала. Источником неловкости становились лишь отношения, которые она на склоне лет заводила с мужчинами, годившимися ей во внуки. Ее последний любовник, пустой и надменный Платон Зубов, беспримерно и назойливо вмешивался в государственные дела. Но к тому времени Екатерина провела на троне более тридцати лет, и ее хватка начала слабеть. Кроме того, “дядюшка” Потемкин уже умер и более не мог эмоционально поддерживать ее и ставить на место нахальных молодых фаворитов. Впрочем, даже Зубов был лишь бурей в очень маленьком стакане воды в сравнении с тем, какое влияние на османскую политику оказала любовь Сулеймана к Хюррем. Одержимость стареющего императора Сюань-цзуна из династии Тан прекрасной молодой наложницей Ян Юйхуань направило одну из величайших империй в истории на путь разрушения²⁵.

Пожалуй, правильнее и полезнее всего сравнить Екатерину с ее современником, французским королем Людовиком XV (1715–1774). Людовик имел немало любовниц, но это вряд ли можно считать чем-то из ряда вон выходящим в истории христианских монархий. Он держал неподалеку от Версальского дворца отдельную виллу, где ублажал множество молодых женщин, часть из которых были куртизанками, и его распутство, которое было гораздо хуже поведения Екатерины, стало причиной скандала. Не в силах ни получить отпущение грехов у своего духовника, ни взять под контроль свое вожделение, Людовик более не возлагал руки на больных золотухой, что способствовало десакрализации французской монархии [22] . В одном отношении Людовик был не столь удачливым, как Екатерина. Во Франции уже существовали желтая неофициальная пресса и гражданское общество, готовое читать ее скандальные истории. В России ничего подобного еще не было. Самой знаменитой и значимой любовницей короля была мадам де Помпадур. Умная, образованная и обаятельная, она была во многих отношениях достойным эквивалентом Потемкина, однако, будучи женщиной, не могла, подобно ему, публично участвовать в военных и государственных делах. Мужчин, которым она покровительствовала, обвиняли в заключении непопулярного союза с Австрией в 1755–1756 годах, а также в самых унизительных поражениях Франции на полях сражений Семилетней войны. Мало того, мадам де Помпадур была тесно связана с финансовой группой братьев Пари, которые сколотили состояние на снабжении французской армии, которая терпела неудачу за неудачей. Ее имя в умах французов ассоциировалось с коррупцией, разгромом, развратом и унижением. Григорий Потемкин и братья Орловы, напротив, сыграли ведущие роли в величайших военных триумфах Екатерины II²⁶.

22

По традиции французский король, как помазанник божий, прикасался к подданным, которые страдали от золотухи, чтобы их излечить. Но перед этим он обязан был исповедаться и причаститься. Людовик XV перестал причащаться, поскольку духовник отказывался отпускать его грехи, и поэтому перестал и проводить ритуал. (Прим. пер.)

В ноябре 1796 года Екатерина умерла, наследовал ей сын Павел I. Он правил до марта 1801 года, когда его свергли и убили в ходе переворота, поддержанного многими петербургскими аристократами и гвардейскими офицерами. До сих пор в этой главе мы рассматривали лишь лучших представителей династии Романовых. В некоторой степени аналогичный перекос в сторону успешных императоров наблюдается также в других главах. Нам полезно будет обратить внимание на Павла, который являет собой пример слабого правителя. Кроме того, заговоры и убийства были обычным делом в истории императорских монархий. Разумеется, переворот, который закончился свержением Павла, был по некоторым параметрам уникален, но вместе с тем в нем нашли отражение и общие для придворной политики черты²⁷.

Ключевую роль в свержении Павла сыграл его характер. Император не был глуп и получил прекрасное образование, но плохо подходил на пост правителя в силу своего темперамента. Он мог быть обаятельным, знающим и добрым, но был подвержен сильным перепадам настроения. Порой они приводили к ужасающим и неистовым приступам гнева, а также подпитывали его подозрительность, которая граничила с паранойей. Некоторые

из уже знакомых нам императоров тоже были гневливы. Император Юнчжэн из династии Цин частично справился с этим, привив себе дисциплину дзен-буддийской медитации. Джахангир курил опиум, а другие императоры порой предавались распутству, чтобы сдерживать своих демонов. Утешением для Павла было спартанское военное мировоззрение и строгая дисциплина его кумира – прусского короля Фридриха II. Когда возраст и тяготы правления дали о себе знать, стало очевидно, что этого недостаточно, чтобы Павел пребывал в спокойствии и гармонии. Резкие перепады настроения негативно сказывались на его политической деятельности и на руководстве министрами, военачальниками и придворными. Он импульсивно увольнял и покрывал позором людей, но восстанавливал их в должности, как только у него менялось настроение. Из-за чрезмерной эмоциональности царь плохо разбирался в людях и не видел, кто на самом деле ему предан. Например, в число высокопоставленных военачальников, попавших в немилость к Павлу, вошел барон Леонтий Беннигсен. Когда настроение у Павла улучшилось, его убедили восстановить Беннигсена на своем посту и позволить ему вернуться в Санкт-Петербург. Императора склонил к этому граф Петр Пален, генерал-губернатор столицы и человек, которому Павел в значительной степени доверял. В результате Беннигсен стал одним из ключевых участников заговора, приведшего к свержению и убийству Павла. Граф Пален, в свою очередь, возглавил этот заговор.

Императору Павлу недоставало не только эмоционального интеллекта, но и политической смекалки и мудрости. Истинный самодержец и милитарист, он строил все по армейской модели. Самой опасной для любого императора иллюзией была готовность поверить в официальную риторику о его всевластии. В некоторых отношениях Павел обладал мировоззрением ефрейтора: он пытался контролировать даже наряды знатных дам на частных балах в Санкт-Петербурге. Павел не любил русскую знать и не доверял ей. Однажды он сказал, что в России нет важных персон, не считая людей, которые разговаривают с императором, но и они теряют свой статус, как только беседа подходит к концу. Он был отчасти прав: российская аристократия в большей степени зависела от монархии, чем французская, не говоря уже об английской. Но вместе с тем он ошибался – и заплатил за это своей жизнью. Его своеволие лишало важнейших представителей элиты карьеры и возможности реализовать свои амбиции, но своим поведением он также посягал на присущее им личное и коллективное представление о чести и достоинстве. Так, он отменил освобождение дворян от телесных наказаний и ограничил роль дворян, занимающих выборные должности в местном управлении. Павел действовал вразрез с политикой своих предшественников, которые стремились привить российской элите европейскую культуру и ценности. Кроме того, его курс противоречил еще более устоявшемуся убеждению высшего сословия в том, что именно они имеют право быть ближайшими советниками императора.

Третью фатальную ошибку Павел совершил в дипломатической и военной сфере, которая в России, как и в большинстве императорских монархий, была приоритетной для правителя. Встревоженный растущей силой Франции, в 1798 году Павел в союзе с Британией и Австрией вступил в войну с Французской республикой. Потерпев ряд неудач, он обвинил во всем союзников и вышел из коалиции. К концу 1800 года он метнулся в сторону другой крайности и едва не заключил союз с Францией. Он запретил всю торговлю с Британией, что не могло впоследствии не нанести сокрушительный удар по российской экономике и государственной казне, поскольку Британия была важнейшим для России экспортным рынком, существенно опережавшим по объему все остальные. Словно вступив в перекличку с ушедшей эпохой кочевых войн, Павел приказал казацкому войску пересечь Афганистан и пригрозить британскому режиму в Индии. Большинство советников Павла вполне обоснованно считало, что заключение союза с Францией противоречило интересам России и было обречено на неудачу. Генерал Беннигсен перечислил причины этого в грамотном, обстоятельном и убедительном докладе. Много лет спустя в своих мемуарах он написал, что пожалел маленьких дочерей Павла, которые плакали над телом отца и целовали ему руку. Но у военной и политической элиты этой (и любой другой) империи государственные соображения часто соперничали за первое место с личными и коллективными интересами, но очень редко – с чувствами²⁸.

Из первых уст о событиях, приведших к свержению Павла, лучше всего рассказала графиня Дарья Ливен. Она жила при императорском дворе и была посвящена в его тайны. Ее мать приехала в Россию из родного Вюртемберга как фрейлина и подруга невесты Павла, будущей императрицы Марии. Свекровью Дарьи была графиня Шарлотта Ливен, ближайшая подруга императрицы и воспитательница императорских детей. Екатерина II назначила эту пиетистку благородного происхождения из балтийских немцев на столь высокую должность, поскольку полагала, что Шарлотта сможет защитить ее внуков и внучек от грехов и соблазнов двора. Муж Дарьи, Христофор, возглавлял военный секретариат Павла I. Поскольку Павел лично командовал армией и был болезненно дотошен в деталях, Христофор был, по сути, его главным военным советником и ежедневно проводил с ним больше времени, чем кто бы то ни было другой. Христофор Ливен был многим обязан Павлу. Среди прочего, император назначил его на этот чрезвычайно ответственный пост, когда ему было всего 22 года. К верности его склоняла и семейная традиция. Вместе со значительной частью старой феодальной военно-землевладельческой элиты многие Ливены в XVII веке стали офицерами в королевской армии, в их случае – шведской. Они гордились тем, что до самой смерти хранят верность своему патрону. В семействе было немало генералов, но равнялись они на одного из своих предков, который еще до того, как в 1721 году они стали российскими подданными, встал на пути пушечного ядра, спасая жизнь своего господина, короля Швеции²⁹.

Христофор Ливен разрывался между своей преданностью Павлу, с одной стороны, и категорическим несогласием с политикой императора – с другой. Он был профессиональным военным с лютеранским сознанием. Ливен не одобрял союз с Наполеоном. Приказы об отправке казаков в Индию были отданы от его имени, и он терзался, понимая, что отправляет большинство из них на напрасную смерть. Кроме того, Ливены были верны династии Романовых не меньше, чем Павлу. Романовы воевали друг с другом, и это вызывало проблемы. К 1800 году паранойя Павла обострилась: теперь он с подозрением относился даже к своей жене и старшему сыну, великому князю Александру. Одним из первых указов по восшествии на престол Павел ввел в силу новый порядок престолонаследования по принципу мужской примогенитуры и назвал Александра своим наследником. Но к зиме 1800 года он уже туманно намекал на судьбу сына Петра Великого, царевича Алексея, которого царь заточил в тюрьму и погубил во время пыток. Судя по всему, теперь Павел рассматривал в качестве альтернативного наследника своего 13-летнего племянника, герцога Евгения Вюртембергского. Шарлотта Ливен была искренне предана императрице и готова была сражаться как львица, защищая своих подопечных, императорских детей. Христофор Ливен был близок к великому князю Александру и служил офицером в подотчетном ему лейб-гвардии Семеновском полку. В конце концов он разрешил конфликт интересов, когда слег в постель с неизлечимой, как ни странно, болезнью, надеясь, что ситуация исчерпает себя к тому моменту, когда ему придется вернуться к делам. Так и произошло: и марта 1801 года Павел I был свергнут и убит.