В тени богов. Императоры в мировой истории
Шрифт:
На деле, сказавшись больным, он поступил очень мудро. Ни один заговор для свержения царя не имел надежды на успех без поддержки вероятного преемника. В 1801 году единственным возможным преемником Павла был Александр. После некоторых колебаний он поддержал переворот. Александр куда менее жаждал власти, чем Екатерина II, которая приходилась ему бабкой, в 1762 году. Для него корона была судьбой, а не личным выбором. Он даже мечтал о том, чтобы сбежать от обязательств и уединенно жить с женой на Рейне. Но его ужасал деспотизм Павла и катастрофы, к которым вела Россию его внешняя политика. Александр настаивал, чтобы его отцу сохранили жизнь и позволили провести остаток дней на покое. Пален согласился с ним, прекрасно понимая, что не сможет сдержать это обещание. Живой Павел оставался бы смертельной угрозой, не в последнюю очередь в силу его популярности среди рядовых солдат и гвардейцев, к которым он часто относился великодушно. Несомненно, некоторым из них даже нравилось, что их офицеры становятся жертвами своеволия монарха, ведь их часто постигала такая же участь.
Александр глубоко сожалел о гибели отца и так и не простил заговорщиков. Человек вроде Христофора Ливена, который сыграл в событиях почти такую же неоднозначную роль, как и он сам, был гораздо более угоден и ему самому, и вдовствующей императрице Марии, к мнению которой новый император внимательно прислушивался. Ливен оставался
23
Скорее всего, это придуманное детьми домашнее прозвище, ближе всего по смыслу к словам “матушка”, “нянюшка”. (Прим ред.)
Для истинного придворного императорские слезы были гораздо более важным выражением признательности, чем высочайшие ордена и знаки отличия. Они источали аромат святого елея, которым монарх был помазан во время коронации. Для некоторых придворных монаршее признание и близость стали самоцелью, практически культом. Но большинство придворных в истории были практичными людьми. Они полагали, что за слезами последуют более ощутимые награды. Так, несомненно, случилось с Ливенами. От Екатерины II до Николая I четыре сменявших друг друга монарха из династии Романовых осыпали их поместьями, титулами, пенсиями и должностями. Когда эта волна изобилия пошла на спад, они, пожалуй, были самыми богатыми землевладельцами в балтийских губерниях и светлейшими князьями, а также владели обширными землями в России и на территории, которая стала центром украинской угольной промышленности. Ливены были древним родом, и их предки почитали языческих богов в ливонских лесах еще до прихода германских рыцарей. К тому времени, когда их родина в 1721 году оказалась захвачена Россией, они носили баронские, а порой и графские титулы, но императорская монархия Романовых стала их Эльдорадо. И ключом к нему была любовь матери и ее детей к их “нянюшке”. Здесь можно добавить – в скобках, – что эмоциональная уравновешенность императора и солидарность его братьев и сестер были важнейшими факторами стабильности наследственных монархий. Гувернантка, которая помогала этого добиться, играла не только частную роль. По династическим меркам, отношения Николая I с его братом и предшественником Александром I и его сыном и преемником Александром II были исключительно теплыми и доверительными31.
Александр I правил 25 лет. Он был одним из самых умных, неординарных и примечательных монархов в российской истории. Его воспитанием и образованием занималась его бабка, Екатерина II. Она изливала на него долгое время подавленные материнские чувства и следила, чтобы он учился в соответствии с передовыми идеалами Просвещения. Именно Екатерина сделала его старшим учителем швейцарского республиканца Фредерика Лагарпа. Он дал Александру блестящее образование, основанное прежде всего на древней истории и философии, а также на французской литературе. Подход Лагарпа к образованию был основан на идеях Руссо, цель его, как он объяснял Екатерине, состояла в том, чтобы обучить Александра гуманитарным и естественным наукам в той мере, чтобы он понимал их основные законы и их важность, но в первую очередь привить ему мысль, что он должен быть “честным человеком и просвещенным гражданином”. Наследнику нужно было объяснить, что власть дается ему лишь с тем, чтобы он гарантировал законность, свободу и безопасность своим подданным и делал все возможное для повышения их благосостояния. Величайшим героем и ориентиром для Лагарпа был Марк Аврелий. Он был самым справедливым и патриотически настроенным императором, который восстановил бы республику, если бы это вообще было возможно в современном ему Риме. Параллели с просвещенным российским монархом, живущим в условиях самовластия и крепостничества, были очевидны. Александр до конца жизни оставался близок с Лагарпом, отмечал, что “обязан ему всем”, и однажды даже сказал: “Не будь Лагарпа, не было бы и Александра”. Принципы Лагарпа легли в основу разработанных Александром планов по реформированию российской системы управления и общества32.
К 1810 году Александр стал все больше интересоваться тем, как религия решала загадки и проблемы жизни. Невероятные тяготы, которые этот чуткий и легко ранимый человек преодолел, не потеряв отваги и самообладания, даже когда в 1812 году столкнулся с вторжением Наполеона, направили его и дальше искать религиозную истину и смысл. Это были глубоко личные поиски, слабо связанные с православием и официальной церковью. В них он опирался на тщательное изучение Библии и сочинений христианских мистиков, большинство из которых были католиками. Многие сверстники Александра прошли по тому же пути от Просвещения к обновлению христианской веры. Отчасти это было реакцией на ужасы Французской революции и последовавшие за ней двадцать пять лет международной и гражданской войны. Продвижение Александром Священного союза имела много общего с крестовым походом Вудро Вильсона, который в 1918–1919 годах призывал к созданию Лиги Наций. После многих лет кровопролитий оба лидера хотели гарантировать мир и спокойствие на международной арене. Поиски веры, характерные для Александра, также позволяют провести параллели с суфийским мистицизмом падишаха Акбара и склонностью многих китайских императоров к буддийской медитации. Во времена Александра европейцу было еще практически невозможно выйти за пределы христианской традиции и практики, но в рамках этой традиции взгляды императора были вселенскими. Однажды он написал: “Давайте следовать Слову Божьему – это важнее всего. Я верю, что настанет день, когда все конфессии объединятся”. В последние месяцы жизни он состоял в тайной переписке с Ватиканом и обсуждал возможность слияния католической и православной церквей33.
Александр был непростым человеком и жил в эпоху бесконечных конфликтов и перемен. Разумеется, в его
Опять же как и многие молодые монархи, Александр жаждал военной славы. С самого детства ему твердили, что он получил свое имя отчасти в честь Александра Македонского. В 1805 году он сопровождал свою армию в походе. В ходе битвы с Наполеоном под Аустерлицем он прислушался к советам дерзких молодых аристократов из своей свиты и отказался от осторожной оборонительной стратегии, предложенной главнокомандующим Михаилом Кутузовым. Это привело к катастрофе34.
Как часто бывает с монархами, середина правления Александра стала эпохой величайших достижений. К этому времени правители получают опыт взаимодействия с людьми и институтами и успевают поднатореть в политике. Наивный энтузиазм развеивается, но усталость и разочарование еще не приходят ему на смену. В этот период Александр внедрил ряд важных и долгосрочных реформ центральных органов управления и образования, а также грамотно и отважно возглавил российское сопротивление в войне с Наполеоном для установления стабильного международного порядка в Европе.
После 1815 года Александра стали все больше утомлять и раздражать административные заботы. После освобождения и переустройства Европы он вынужден был вернуться к рутинным внутренним вопросам, и ему было сложно добиваться результатов, он оказался зажат между некомпетентностью чиновничества и мощными корыстными аппетитами высшего общества. В последнее десятилетие правления главной инициативой Александра во внутренней политике стала попытка трансформировать систему воинского призыва. Старый порядок разрушал жизнь бесчисленного множества крестьян и их близких, вынуждая юношу отправляться на пожизненную военную службу. Сотни тысяч потенциально продуктивных молодых мужчин выводились из экономики в мирное время, но при этом Россия не имела подготовленных резервистов, которых можно было мобилизовать во время войны. Организовав большую часть армии в так называемые военные поселения, чтобы солдаты могли часть своего времени посвящать работе в поле, Александр попытался разрешить эти проблемы. У него были грандиозные планы по созданию в поселениях школ и служб социального обеспечения. Но его инициатива потерпела крах, встретив сопротивление и солдат, и крестьян, также ей навредили некомпетентность и жестокость чиновников, ответственных за ее внедрение. Это напоминает безуспешную попытку бюрократического аппарата династии Сун, предпринятую семь веков назад, внедрить в Китае столь же всеобъемлющие Новые законы. Унизительный провал рационального и благотворного, по мнению Александра, плана усугубил его растущий пессимизм в отношении людей и возможности улучшить их положение мерами властей. В этой книге мы встречали и других императоров, которые, испытывая усталость и досаду, обращались к религии и внутреннему миру: сразу вспоминается император Сюань-цзун из династии Тан, правивший в начале VIII века.
Проведя у власти всего два месяца, Александр написал Лагарпу, что “сложнее всего [ему] уравновешивать личные интересы и обиды и подталкивать всех к совместной работе в одном направлении и вообще к полезному труду”. Не стоит сомневаться, что многие лидеры крупных корпораций и почти все главы правительств разделяли и разделяют его чувства. Александр, однако, был не таким толстокожим и алчным до власти, как большинство лидеров, которым приходится пробивать себе дорогу наверх. Обреченный всю жизнь играть свою роль, он все сильнее тяготился этим бременем. После 1815 года он стал предпочитать компанию женщин, а не мужчин – не ради секса, а просто потому, что большинство мужчин, с которыми он встречался, были одержимы амбициями, карьерными перспективами и мечтой о покровительстве, в то время как женщины, по его опыту, были более склонны к искренности, чувственности и созерцательности. В 1819 году Александр сказал своему брату Николаю: “Европа как никогда нуждается в молодых правителях, полных сил, но я же уже не тот, что раньше, и потому считаю своим долгом отойти от дел, пока не стало слишком поздно”. В его случае это не было позерством. Он действительно мечтал избавиться от тягот управления страной, но в силу прецедентов и политических реалий отречься от российского престола было очень сложно35.
Как всегда, ключевой проблемой был вопрос о престолонаследии. Александр и его прекрасная жена, принцесса Луиза Баденская, обвенчались, когда ему было шестнадцать, а ей – четырнадцать с половиной лет. Со временем их юная любовь сошла на нет, и Александр стал засматриваться на других женщин. Верный своим принципам искренности и дружбы (но также традициям двора своей бабки), он терпимо относился к наличию любовников у жены, которую в России называли императрицей Елизаветой Алексеевной. Когда она родила девочку от своего возлюбленного, гвардейского офицера, Александр признал ребенка, обрадовавшись, что родился не сын, ведь иначе это могло сказаться на порядке престолонаследия. Ближний круг родственников и придворных знал правду. Наследником престола считался брат Александра, великий князь Константин. Судя по всему, он организовал убийство любовника своей невестки, чтобы не допустить других осложнений. Но ситуацию усугубила женитьба самого Константина на польской аристократке, ради которой он отказался от своего права на престол в пользу брата – третьего сына Павла I и будущего императора Николая I. Законы империи не допускали такого отречения, поэтому его держали в строжайшей тайне. Когда в 1825 году Александр скоропостижно скончался вдали от столицы, разразился хаос. Группа радикально настроенных гвардейских офицеров попыталась произвести переворот. Одни из них хотели установить в России конституционную монархию, другие – основать республику. Переворот был подавлен, но память о нем жила на протяжении всего тридцатилетнего правления Николая I. Если бы заговорщики преуспели, военные перевороты, возможно, вошли бы в традицию российской политики, как случилось в те годы в Испании. В таком случае российская история могла бы сложиться иначе36.