В тени богов. Императоры в мировой истории

Ливен Доминик

В разработке и управлении программой строительства флота и в проведении ее через парламент, который изначально с подозрением отнесся к этой идее, Вильгельм полагался на адмирала Альфреда фон Тирпица. Именно он стоял за проектом Морской лиги. Отношения императора с Тирпицем часто складывались непросто. Они нуждались друг в друге, но нередко расходились во мнениях относительно того, какие суда нужно построить и как лучше всего задействовать их в войне. В 1916 году Тирпиц был отправлен в отставку из-за разногласий с императором и создал Немецкую отечественную партию, которая в 1917–1918 годах пользовалась более широкой общественной поддержкой, чем любое другое политическое движение в Германии. Тирпиц состоял в союзе с генералами Гинденбургом и Людендорфом, военные победы которых обеспечили им огромное доверие общества. К 1917 году поддержка этого триумвирата стала так широка, что Вильгельму пришлось пойти на уступки. Император потерял свое положение лидера. Монархия не могла контролировать массовое движение и организацию, которую сама изначально спонсировала. Бескомпромиссное милитаристское и ультранационалистическое руководство, сместившее императора с позиций к 1916 году, привело Германию к поражению, которого можно было избежать при более гибком гражданском лидерстве. Впоследствии военное командование успешно

переложило вину за поражение на своих врагов из социалистического и либерального движений²⁸.

Основная проблема с флотом заключалась в том, что его строительство скомпрометировало германскую внешнюю политику и опасно обострило изоляцию Германии среди великих держав. Стратегическая доктрина, лежавшая в основе создания флота, была отчасти логичной и обоснованной. Глобализация и промышленное развитие связали принципиальные германские интересы с заморской торговлей и рынками. В любом конфликте с Британией отстоять эти интересы было невозможно из-за мощи британского военно-морского флота. Ни одной европейской великой державе не нравилось мириться со своей уязвимостью, проблема Германии состояла в том, что ей недоставало ресурсов – и прежде всего федеральной налоговой системы, – чтобы одновременно конкурировать с Россией и Францией на суше и с Британией на море. Кроме того, стремление сделать сильный германский флот рычагом в отношениях с Британией возымело мощный обратный эффект. Развитие событий подтолкнуло Британию уладить старые колониальные противоречия с Россией и Францией и объединиться с ними в союз для сдерживания Германии. Это, в свою очередь, усилило страх Германии оказаться в окружении и изоляции. Когда в 1912 году ускорилась гонка вооружений на суше, здравомыслящие представители германской элиты поняли, что Британия победила в военно-морском соперничестве, но признать это публично было непросто. Кроме того, ни Вильгельм II, ни Тирпиц не готовы были отказаться от своей мечты о грозном военно-морском флоте. Лучший из биографов отца Вильгельма, Фридриха III, в целом склонен преуменьшать значение ранней смерти Фридриха. Тем не менее он пишет: “Представляется практически немыслимым, чтобы император Фридрих и императрица Виктория взяли бы курс на колониальную и военно-морскую экспансию, которая не могла не вызвать враждебность Британии”. Учитывая принципиальную важность этой политики, это замечание многое говорит о роли личности Вильгельма в истории Германии²⁹.

Германские элиты и общественное мнение все более критически относились к руководству Вильгельма II. Попытки вытеснить Вильгельма из политики начались в 1906 году после поражения Германии в Первом марокканском кризисе. На правом фланге, а также в центре политического спектра эту неудачу часто связывали со слабостью императора, которому не хватило решимости в момент, когда поражение России в войне с Японией и последующая российская революция обеспечили Германии убедительное военное превосходство. Атаку на императора начал Максимилиан Харден, один из ведущих немецких общественных деятелей, который выпускал журнал Die Zukunft (“Будущее”). Харден использовал очередной неосторожный выпад Вильгельма в прессе, на этот раз – глупое интервью, опубликованное в британской газете Daily Telegraph в 1908 году. Чтобы подорвать позиции Вильгельма, он главным образом сыграл на сексуальном скандале (в частности, на гомосексуальности) в императорской свите. Главной мишенью Хардена стал принц Филипп цу Эйленбург, близкий друг императора.

Здесь можно провести немало параллелей с проходившей примерно тогда же кампанией российского национал-либерального политика и издателя Александра Гучкова, который использовал дело Распутина, чтобы очернить Николая II и сделать Романовых чисто символическими правителями английского толка. В обоих случаях традиционный мир королевского двора противостоял свободной и жадной до сплетен прессе, амбициозным политикам и парламенту, гарантирующему проведение свободных общественных дискуссий. И Харден, и Гучков полагали, что за назначением на ключевые должности и за определением политического курса стоит тайная группа придворных и личных друзей императора. В случае с Эйленбургом это было гораздо ближе к правде, чем в случае с Распутиным, чье влияние на политику было минимальным. Тем не менее Харден преувеличивал и влияние Эйленбурга. В обоих случаях главным результатом кампаний стали серьезные удары по репутации монархии и монархов. В России удар оказался фатальным. Кампания Хардена не нанесла такого катастрофического ущерба, но тоже не прошла даром. Харден считал Эйленбурга и других гомосексуалов в свите Вильгельма слабаками и полагал, что их устранение позволит германской внешней политике развернуться в полную силу. Это иллюстрирует более общую идею: атака Хардена на Вильгельма была битвой между традиционной монархической и современной массовой политикой, но “современность” не всегда предполагала мудрость и миролюбие. Эйленберг был одним из самых миролюбивых советников Вильгельма. Его отстранение стало одним из факторов, которые привели Германию к началу Первой мировой войны³⁰.

Роль, которую Вильгельм сыграл в начале войны, стала одним из самых печально знаменитых и противоречивых эпизодов его жизни. События июля и августа 1914 года имеют особое значение для этой книги как потому, что Первая мировая война уничтожила самые могущественные императорские монархии в мире, так и потому, что в этот период императоры, по сути, в последний раз принимали принципиальные внешнеполитические решения. Непосредственным поводом к началу войны послужило убийство эрцгерцога Франца Фердинанда и его жены Софии 28 июня 1914 года. За девять месяцев до этого габсбургский совет министров решил, что нужно при первой возможности уничтожить Сербию как независимое государство. Это с большой вероятностью могло привести к войне с Россией, в которую Австрия могла вступить лишь при поддержке Германии. Министры согласились, что план будет реализован лишь в том случае, если Сербия откровенно бросит вызов Австрии. Убийство эрцгерцога предоставило именно такой случай. Кроме того, убитый был участником крошечной венской группы, ответственной за принятие решений, и наиболее влиятельным сторонником сохранения мира. В более широком смысле столкновение Австрии с Сербией следует рассматривать как частный случай проявления конфликта империи и национализма. Тогда же, когда этот конфликт на юго-востоке Европы неизбежно вел к войне, которая уничтожит континент, он также – в форме Ольстерского вопроса – парализовал британскую внутреннюю политику. Поведение Австрии в ходе июльского кризиса 1914 года имело некоторые параллели с политикой

Франции и Британии во время Суэцкого кризиса в 1956 году. Столкнувшись с геополитическим спадом и растущими националистическими испытаниями, имперские элиты впали в отчаяние, проявили высокомерие и ошиблись в своих расчетах. Ключевое различие состояло в том, что в 1956 году Большой брат в Вашингтоне сказал нет. В 1914 году Большой брат в Берлине сказал да³¹.

Решения в Германии 1914 года принимались под влиянием всепроникающего культурного пессимизма и безрассудства, которые царили в консервативных кругах и имеют жуткие отголоски в современной Америке. Тем не менее в ходе Июльского кризиса реальным весом в Берлине обладали лишь три человека: начальник Генерального штаба генерал Хельмут фон Мольтке, канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег и император Вильгельм II. Мольтке имел наименьший вес, в 1914 году он дал такой же совет, как в ходе Балканских кризисов 1912–1913 годов, а именно – нанести удар немедленно, пока Германия обладает военным преимуществом, до того как оно безвозвратно перейдет к России. Во время Балканских войн гражданское руководство отвергло предложение Мольтке. В 1914 году – поддержало. Главную роль в этих событиях сыграл Бетман-Гольвег. Во время Июльского кризиса император всегда обращался к нему за советом и прислушивался к его словам.

Канцлер был благородным человеком, совершенно не склонным к авантюризму и милитаризму, но разделял геополитические установки и националистические ценности своего времени и класса. Иными словами, он хотел, чтобы Германия заняла на международной арене такое положение, которое уравняло бы ее по статусу и долгосрочной исторической значимости с Британией и, если получится, с США. Возможно, он пребывал под влиянием своего старшего советника по внешней политике Курта Рицлера, который считал, что другие великие державы так боятся европейской войны, что во время кризиса Германия может рискнуть и пойти на серьезную конфронтацию. Возможно, глубокий пессимизм, с которым канцлер смотрел на будущее международных отношений в Европе, отчасти объяснялся его тоской после недавней смерти любимой жены. Бетман-Гольвегу чрезвычайно тяжело давалось управление Вильгельмом II и хаотичной немецкой политической системой, и жена была его поддержкой и опорой. Склонный к меланхолии, он имел характер вдумчивого чиновника, а не толстокожего задиристого политика. Правые без конца нападали на канцлера, обвиняя его в слабости и трусости, недостойных мужчины. Страшно сознавать, что смерть чьей-то жены стала одним из факторов, подтолкнувших мир к войне, которая унесла миллионы жизней и едва не уничтожила Европейскую цивилизацию. И все же, хоть это и кажется нелепым, нельзя сказать, что в этом нет ни доли правды³².

Отчасти в случившейся катастрофе виноват и сам Вильгельм II. Столкнувшись с чрезвычайно важным кризисом, германское правительство отреагировало на него прискорбным образом. Австрия и Россия, которые считались более отсталыми, рассмотрели все возможные варианты действий в советах министров, куда входили основные гражданские и военные лидеры империй. Германии почему-то казалось важнее не допустить, чтобы летний круиз Вильгельма был отложен хотя бы на день. Не состоялось никакой общей встречи всех лидеров. Современные технологии позволяли привлечь к такой встрече послов из Санкт-Петербурга, Лондона и Парижа. Граф Пурталес мог бы повторить то, о чем сообщал в своих более ранних донесениях: ни одно российское правительство не смирится с вторжением Австрии в Сербию, однако ни один российский министр, скорее всего, не захочет войны ни сейчас, ни в обозримом будущем хотя бы из-за того, что риск революции слишком высок. Князь Лихновский мог бы дополнить его слова, опираясь на свое понимание ситуации из Лондона: англо-германские отношения улучшились, и были все основания ожидать, что, учитывая растущую напряженность между Британией и Россией, они продолжат улучшаться и дальше. С другой стороны, не стоило ожидать, что Британия сохранит нейтралитет, если Германия нападет на Францию. Посол фон Шён, в свою очередь, мог привести еще два аргумента: в силу демографических и экономических факторов относительная сила Франции уменьшилась, а политика двигалась влево, в связи с чем решительно националистический и пророссийский курс Раймона Пуанкаре, скорее всего, скоро должен был смениться. Эти реалистичные аргументы в пользу оптимизма необходимо было сопоставить с глубоко пессимистичным анализом международных отношений, проведенным Бетманом-Гольвегом, и обсудить на совете, где были бы представлены все мнения.

Впрочем, даже если бы Вильгельм II созвал такой совет, он, возможно, не смог бы повлиять на ситуацию. Испокон веков в наследственной монархии возникали проблемы, когда монархи возглавляли советы министров. Главную из них емко сформулировал Уолтер Баджот: “Никто не может спорить на коленях”. Министры не спешили возражать монарху, особенно в присутствии других министров. Если монарх был не уверен в себе или требовал к себе большого уважения, он порой не терпел даже дискуссий, не говоря уже о возражениях. Здесь стоит вспомнить о совете, который Людовик XIV дал своему сыну и наследнику: мудрый король должен слушать больше, чем говорить, он должен подталкивать министров к выражению противоположных мнений. Монарху не следует обижаться на критику со стороны министров и бояться, что советники окажутся умнее него, поскольку влияние и величие его позиции ставят его гораздо выше них и позволяют именно ему принимать окончательные решения.

Иными словами, монарх должен быть скромен, уверен в себе, дисциплинирован и уравновешен.

Из всех императоров в истории Вильгельм II с наименьшей вероятностью готов был прислушаться к этому совету. Император славился тем, что постоянно говорил, но никогда не слушал, а на любую критику реагировал чрезвычайно остро. Филипп цу Эйленбург, который, пожалуй, понимал Вильгельма лучше всех, в 1897 году предупредил нового министра иностранных дел, что Вильгельм принимает любые разногласия близко к сердцу, терпеть не может, чтобы было видно, что он следует чужому совету, и отчаянно нуждается в похвале, а потому обращаться с ним нужно, “как с хорошим, умным ребенком”. Министры научились не спорить с ним, мириться с его хвастовством и позерством, а во времена кризиса ожидать, что на смену театральному пафосу со временем придут нерешительность и робость. В июле 1914 года многие высокопоставленные генералы ожидали именно этого. И оказались правы. Риск европейской войны нарастал, и Вильгельм искал возможности для отступления. К тому времени он уже запустил цепочку событий, которую сложно было разорвать. Если Бетман-Гольвег и Мольтке и не позволили ему отступить в последние два июльских дня 1914 года, то отчасти они сделали это, понимая, что отступление на этом этапе обернется катастрофой для австро-германского союза и сильно подорвет престиж монархии в глазах германских элит и общества³³.