В тени богов. Императоры в мировой истории

Ливен Доминик

По большинству параметров среди стран “второго мира” лидировала Италия. Тем не менее, по меркам “первого мира”, Итальянское государство оставалось слабым. Достаточно привести один важный пример: даже к 1914 году его образовательная система еще не сумела внушить большей части крестьянства и городскому населению южных районов страны итальянское самосознание и преданность короне. Королевство Италия было образовано лишь в 1860-х годах. Многие католики и большинство южан считали захват полуострова Пьемонтом скорее завоеванием, чем добровольным объединением отдельных княжеств. Наиболее влиятельной консервативной силой в Италии была католическая церковь. После аннексии Рима и Папской области в 1871 году она враждовала с новым Итальянским королевством. К 1900 году массовые католические партии на правом фланге политического спектра сформировались в Австрии и Германии. Их размер, организация и широкая аудитория сделали их достойными соперниками социалистических партий, которые возникали на левом фланге. В Северной Италии социализм пользовался массовой поддержкой с 1890-х годов. Неспособность итальянского режима мобилизовать массы католиков против социалистов была его серьезной слабостью.

Легитимность новой итальянской монархии основывалась

на утверждении, что этот режим объединил Италию, а следовательно, служил национальной идее. К несчастью, королевская армия сыграла в так называемом Рисорджименто не слишком блистательную роль. Наиболее героическим эпизодом Рисорджименто стало завоевание Сицилии харизматичным республиканцем Джузеппе Гарибальди. Австрийцы победили во всех битвах с королевской армией в 1849 и 1866 годах. Объединение Италии стало возможным прежде всего благодаря внешним силам – Франции в 1859 году и Пруссии в 1866 и 1871 годах. После объединения Италия стала шестой и самой незначительной из европейских великих держав. Националисты стремились оправдать ее положение. В характерном для этого времени духе правители Италии считали создание империи источником статуса, славы и легитимности. Их попытка завоевать Эфиопию закончилась унизительным поражением в 1896 году. Произошедшая в период, когда на севере нарастали волнения рабочих, катастрофа в Эфиопии пошатнула итальянский режим. В ответ на это грозный король Умберто I (1878–1900) назначил премьер-министром бескомпромиссного военачальника, который должен был снова укрепить государственную власть¹⁷.

В 1900 году Умберто был убит анархистом. Его сын, Виктор Эммануил III (1900–1946), быстро отошел от политического курса отца. Все 14 лет с момента своего восшествия на престол до начала Первой мировой войны он всячески подчеркивал, что является конституционным монархом, который оставляет политику политикам. Король одобрил распространение избирательного права почти на все мужское население страны. Он даже позволил своим гражданским министрам руководить назначениями в военном руководстве, что было немыслимо не только в Германии, но и во многих полностью конституционных монархиях. В эти годы он порой досаждал российским дипломатам, предупреждая их, что царь Николай II ведет опасную игру, открыто исполняя роль сильного политического лидера. Между тем Виктор Эммануил хвастался тем, что многие члены профсоюзов, умеренные социалисты и бывшие радикальные республиканцы приняли итальянскую конституционную монархию. В отличие от Николая II во время Первой мировой войны Виктор Эммануил оказывал незримое влияние на ход событий, оставаясь за кулисами, но вообще – на публике – никогда не отступал от своей символической роли конституционного короля.

В кризисные послевоенные годы король не смог и дальше придерживаться избранной стратегии. Российская революция и судьба Романовых стали ужасающим предостережением для всех монархов. В 1919–1921 годах возникали серьезные опасения – особенно среди наиболее пугливых представителей элиты, – что Италия пойдет по пути России. Когда в 1922 году фашисты Муссолини пошли в поход на Рим, решение о том, задействовать ли армию для того, чтобы их остановить, оставалось за королем. Виктор Эммануил не сумел отстоять конституцию, назначил Муссолини премьер-министром и затем поддерживал его в ходе кровопролитной и вопиюще незаконной консолидации фашистского режима. Разумеется, решение короля зависело в первую очередь от политического контекста. Но нельзя не отметить, что свою роль в нем сыграли и слабость правителя, совершенно лишенного харизмы, и – прежде всего – отсутствие у него уверенности в себе. Королю, возможно, было проще позволить Муссолини захватить власть, чем сдержать его продвижение и взять на себя ответственность за политическое лидерство в ситуации, где он никак не мог полагаться на постоянную поддержку социалистов, правых националистов или католического большинства. Возможно, он также опасался, что суррогатным королем при фашистском режиме станет его кузен герцог Аостский, герой Первой мировой войны. Высокий и импозантный – как в буквальном смысле, так и по степени харизмы – герцог возвышался над маленьким королем. Несомненно, Виктор Эммануил боялся и развязать гражданскую войну между королевской армией и правофланговыми вооруженными формированиями, куда входило немало бывших солдат, закаленных на передовой. Разумеется, немалую роль сыграло и то, что фашистские лидеры отказались от своего раннего республиканизма и теперь заявляли о верности монархии.

Вполне возможно, что на Виктора Эммануила также повлияло накопившееся за долгие годы презрение к мелочным амбициям и извечным противоречиям, характерным для либеральной политической элиты. Многие годы спустя его внучатый племянник вспоминал, как в одиночку сопровождал короля в поездке из Рима в летнюю загородную резиденцию семьи. Когда они проезжали мимо поместий и вилл ведущих политиков, Виктор Эммануил отметил непотизм одного из владельцев, коррупцию второго и любвеобильность третьего. Как и большинство монархов этого периода, король получил военное образование и не имел уважения к партийным деятелям. Ему не нравились зрелищность, великолепие и блеск двора и римского высшего общества. Его критики шептались, что, не родись он наследником трона, он был бы доволен жизнью бухгалтера республиканских взглядов или банковского служащего в провинциальном городке. Виктор Эммануил был предан жене и вел простую, довольно уютную и отчетливо буржуазную частную жизнь. По характеру и подготовке он не был политиком – и уж точно не был вдохновляющим лидером. Союз Виктора Эммануила с фашизмом позволил сдержать социалистов и даже в некотором смысле повысил легитимность монархии. Из шести монархов, которые управляли великими мировыми державами в 1914 году, лишь король Италии не носил императорского титула. Он получил его в 1936 году, когда Муссолини завоевал Эфиопию к огромной радости итальянских националистов и их короля¹⁸.

Пока фашисты не пришли к власти, в Италии действовала смешанная конституция, в соответствии с которой власть теоретически делилась между монархом и выборным парламентом. Во второй половине XIX века это было нормой в большинстве европейских государств. Конкретный баланс сил между монархом и парламентом различался от страны к стране как в конституционной

теории, так и – даже значительнее – в политической практике. Гарантируя своему населению гражданские права и политическое представительство, страны признавали растущую силу гражданского общества. Как минимум парламентские органы имели значительное влияние в сферах бюджетирования и законодательства. Исполнительная власть – особенно в отношении внешней и военной политики – оставалась в руках монарха. Многие европейцы из высшего и среднего классов ожидали, что со временем, когда население станет более образованным, преуспевающим и политически зрелым, власть станет тяготеть к демократии, а следовательно, необходимость в руководстве со стороны монарха и его чиновников ослабнет. Но влиятельные интересы и идеологические течения противостояли этим либеральным расчетам и надеялись сохранить монархию как прикрытие для более радикального и популистского варианта авторитарного национализма. До 1914 года Италия двигалась к либеральной демократии. Когда к власти пришли фашисты, она резко повернула в противоположном направлении.

Самой влиятельной из смешанных монархий в Европе была Пруссия и Германская империя, созданная и управляемая ею после 1871 года. До революций 1848 года Пруссия и Пьемонт были абсолютными монархиями. После революций оба государства приняли смешанные конституции, и это стало важным шагом к альянсу этих монархий со средними классами и германским и итальянским национализмом. В 1846 году, по оценкам прусского правительства, около 50–60 процентов прусского населения жило за чертой бедности. Стремительный рост населения в совокупности с влиянием новых промышленных технологий вел к падению уровня жизни, что угрожало общественному порядку. Голодные184о-е также принесли с собой неурожаи, губительную для картофеля фитофтору и экономический спад. Неудивительно, что в этих обстоятельствах значительная часть среднего класса летом 1848 года испугалась растущей силы массового радикализма на улицах Берлина и призывов радикального “якобитского” крыла германского революционного движения предоставить избирательное право всему мужскому населению страны. Гогенцоллерны и их государство казались тихой гаванью, особенно если – как и было на деле – монархия готова была пойти на некоторые уступки либералам. В последующие десятилетия городской рабочий класс стал богаче и образованнее. Он также стал лучше организован и начал массово вступать в ряды растущего социалистического движения. В результате в глазах многих представителей буржуазии монархическое государство оставалось надежной опорой в эпоху массовой политики и влияния социал-демократической партии, которая теоретически была по-прежнему привержена идеалам республиканизма и марксистской революции¹⁹.

Смешанная монархия имела одну присущую ей слабость. Примерно как в современных Соединенных Штатах, разделение исполнительной и законодательной властей порой парализовывало правительство. Но в монархиях XIX века ситуация усугублялась тем, что исполнительная и законодательная власти черпали легитимность из разных источников. Монархи правили с Божьего соизволения и по историческому династическому праву. Парламенты получали власть от народа. Проблема состояла в том, что конституции смешанных монархий оставляли колоссальную власть в руках монархов, которые часто были неспособны, а порой и не хотели ее отправлять. В результате в центре процесса управления зияла дыра. Кроме того, династии, которые по-прежнему сохраняли за собой важные политические роли, не могли руководствоваться британской стратегией выживания в Новое время, поскольку ключевой принцип последней состоял в том, чтобы не вмешиваться в политику и играть по большей части символическую роль. В эпоху массовой политики, партийных конфликтов и свободы печати иные стратегии были сопряжены с очевидными опасностями. Макс Вебер верно отметил, что наследственные монархии были, по сути своей, не приспособлены к новому миру партийной политики и средств массовой информации. Он добавил, что монархи, которые пытались открыто вести политику, подвергали риску не только свои династии, но и свои государства²⁰.

В 1849–1866 годах прусская смешанная монархия столкнулась со многими из этих проблем. К 1862 году монарх и парламент вступили в конфликт по вопросу о контроле над армией, и Вильгельм I (1861–1888) задумался об отречении от престола. В отчаянии он назначил премьер-министром Отто фон Бисмарка, которого большинство образованных пруссаков считало реакционером. В последующие девять лет Бисмарк победил в схватке с парламентом и открыл дорогу для военных реформ, которые сделали прусскую армию лучшей в Европе. Его блестящая дипломатия вкупе с доблестью армии привели к решительным победам над Австрией и Францией и объединению Германии под прусской короной. Пруссия-Германия стала ведущей великой державой континентальной Европы. Характер и условия объединения обеспечили прусской монархии поддержку либералов, не подорвав влияния и не ущемив интересов Гогенцоллернов и прусских элит. Это имело грандиозные последствия для германской и европейской истории.

Когда Вильгельм I в 1861 году унаследовал трон после смерти своего бездетного брата, ему было уже 64 года. Никто не ожидал, что он проживет еще 26 лет. Его долголетие имело принципиальное значение, поскольку Бисмарк не смог бы удержаться на своем посту, не имея поддержки короля. Отношения Вильгельма I и Бисмарка были столь же важными и интересными, как отношения Людовика XIII и кардинала Ришелье. Они не всегда сходились во мнениях по политическим вопросам, и Вильгельм обычно шел на уступки даже в тех случаях, когда был – вполне обоснованно – уверен в своей правоте. Бисмарк настаивал на своем, притворяясь серьезно больным, заявляя, что стоит на волосок от смерти, угрожая отставкой и устраивая множество потрясающих истерик со слезами и игрой на эмоциях. Как известно, однажды Вильгельм сказал: “Очень сложно быть императором при Бисмарке”. Большинство монархов не стало бы мириться с его выходками на протяжении 26 лет. Чтобы работать с Бисмарком, Вильгельму было не обойтись без колоссального терпения, внутренней дисциплины, самоотверженности и скромности. В 1879 году Вильгельм отметил: “Бисмарк важнее меня”. Возможно, свою роль играл и его возраст: старый король боялся политической нестабильности и цеплялся за своего опытного министра. Несомненно и то, что Вильгельм восхищался гением Бисмарка и приходил в ужас от того, что случится, если министр уйдет в отставку.