В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
– Нет, - сказал он.
– Нас трое. Со мной здесь два моих старых друга.
– Значит, трое, - кивнула Таня.
– Четверо, - поправил ее Олег.
– Пятеро, - она снова смотрела ему в глаза.
– И кто же у нас пятый?
– Ее зовут Катерина Николова.
– Болгарка?
– Здесь.
– А там?
– Она из Питера. Но это она пусть тебе сама рассказывает. В Париже оставь ей записку у портье в отеле "Одеон", и она придет на встречу.
"Не проболталась... Надо же!"
– Правильное решение, - кивнул Олег.
– Когда приедешь в следующий раз, познакомлю тебя со всеми
– Прощай.
– До свиданья!
– поправил Таню Олег.
– До свиданья!
– улыбнулась она и неожиданно, резко привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку.
А где-то сзади - то ли справа, то ли слева от того места, где стоял Олег, "сводный духовой оркестр" грянул "Прощание славянки", и у Ицковича неожиданно защипало в глазах. Он оглянулся в поисках так кстати вступившего оркестра, но там, где он мог или должен был быть, ничего подобного, разумеется, не наблюдалось. Однако музыка-то звучала! И Баст фон Шаунбург отчетливо ее слышал, вот только так и не понял, откуда она к нему пришла. Из далекого далека прошлого, когда, возможно, под этот же марш уезжал на "японскую" сапер Моисей Ицкович, или из далекого будущего, где с этой мелодией тоже много чего было для него связано. Но, так или иначе, она была с Олегом - эта тревожная мелодия - здесь и сейчас, в вечернем Антверпене 1936 года, а вот Тани, когда Баст обернулся назад, рядом уже не было.
Глава
10.
Миссия
Татьяна Драгунова
, январь-февраль 1936 года
Вверх... Вниз... Вверх... И снова вниз...
"Кончится это когда-нибудь?
– Татьяна лежала на кровати в своей каюте и страдала.
– На койке, - поправила она себя через "не могу" - Не вывалюсь, это главное. Понятно теперь для чего тут бортик, но вот желудок... Ох!".
Качка выматывала, ужин, которым угостил Олег, вывернуло уже через час, после того, как "Сибирь" отдала швартовы и вышла в открытое море. А теперь пустой желудок делал робкие пока попытки выйти погулять, как та кошка, которая гуляла сама по себе.
"Ох, мне! Хорошо хоть шифровку составить успела... А Олег как-то странно себя вел, не находишь? Не подкалывал как обычно... Или просто не до смеха стало?"
"Он мне нравится!" - эхом пришла мысль, которую Татьяна решительно обозначила, как принадлежащую альтер эго - Жаннет.
"Я вся такая порывистая, вся внезапная такая, - процитировала Татьяна в ответ на мысль Жаннет.
– Молчала бы, шлюха малолетняя! Тебе и Рихард нравился, и этот капитан, что радиодело преподавал, и тот лейтенант - будто бы летчик, и снова Рихард и снова летчик. На передок слабовата? Ты сама хоть раз выбирала?"
"Так получалось", - звучит почти виновато, но никаких особых переживаний не чувствуется.
"Дура!
– а это как раз эмоция, и, не сказать, что слабая, потому что желудок вот-вот убежит..., - Рихард - это же Зорге! Тот еще... дамский мастер!" - "Так получалось" - передразнивает Татьяна... саму - себя.
– "Так получали! Тебя
разрабатывали
, милая, и не говори, что нет! И физически, и психологически - чтоб
Но, видимо, от общей слабости организма Татьяна палку-то перегнула, и тут уже не выдерживает Жаннет:
"А ты сама-то, чем лучше!? Раз обожглась, а потом выбирала! Этот не хорош, тот дурак... Третий и вовсе тюбик зубной пасты не закрывает! Какой кошмар! Мама тебе что говорила?
– "Терпимей будь к людям, Таня! С твоим характером одна останешься!" - Как в воду глядела!"
"Много ты понимаешь!" - возмутилась Татьяна, которую этот странный моно-диалог несколько отвлек и от качки, и от связанного с нею состояния.
– Ты меня поучи, болезная! Поучи!"
Но странное дело. Чем сильнее гуляли у нее эмоции, тем "живее" и активнее становилась на самом деле не существующая уже Жаннет.
"Сама стерва старая!
– перешло в контрнаступление альтер эго.
– Какого черта ты Олегу нервы мотаешь? Отлично понимаешь - сам он тебя в постель не потянет, и будет делать вид, что всерьез воспринимает твои non probant prИtexte, и будет ждать, пока ты сама не запрыгнешь, созрев, или не запрыгнешь совсем, перестав ему голову морочить!"
"А почему, кстати, ему самому активность не проявить?
– попыталась защититься Татьяна.
– Ну, там, в Москве, допустим, понятно, жене изменять не хотел... Впрочем, другим жены обычно не мешают... Да он меня просто придумал!"
"Возможно! Что это меняет? Вот и выбери его... Сама!"
"Все! Уймись! Голова раскалывается!"
"Шизофрения?"
"Почти".
Качка...
"Уф..."
Но Жаннет действительно притихла, ушла, растворилась в тумане, колышущемся на краю сознания.
Вверх... Вниз... И опять вверх... Январское Северное море - это не летняя прогулка вдоль побережья Черного.
"
На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу
..."
Одна... Теперь у Тани пошла спокойная цепь воспоминаний, не прерываемая вмешательством подсознания.
Сама... Ну да, симпатичный, временами даже более чем, если бы влюбилась - закрутила бы так - мама не горюй. Однако же не закрутила. Значит, не влюбилась? А он женат, да и...
А теперь? Другой человек. Совсем другой. До ужаса, до полной прострации. Но она здесь, и он тоже здесь. И он... Да, красив, молод и... женат. Опять женат! Правда, здесь не то, что там, но все равно. И вообще, нужен ли он ей... в постели?
Но, видимо, существовали ключевые слова, на которые реагировала эта французская... комсомолка. Стоило упомянуть постель, как она тут как тут, словно и не уходила никуда.
"Мон шери! Кто из нас дура? Влюбилась бы? Как там ваш поэт писал: "Половодье чувств"? А как насчет "утраченной свежести"? Он женат четверть века, да у него... эээ... психофизиология уже другая! На девок - лишь бы в юбке - давно не бросается. Он дом построил, сад вырастил, детей поднял - все это просто так не оставишь, дала бы шанс - пришел бы. На себя посмотри - не девочка уже, в смысле - старуха сорокалетняя! А туда же, сама же ему говорила: "я девушка неромантичная", - вот трезво и подумай: а если это любовь?"