В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
князя наследника. Может быть, после добродетельного Фенелона ни одно лицо не
приступало к исполнению этой должности с таким страхом и благоговением, как
Жуковский.
Его воображение, ум и сердце, измеряя великость предстоящего подвига,
уже заранее обнимали все его части, разлагали все в подробности, совокупляли в
целое -- и не было для них другой цели, кроме блага, чести и достоинства. Со
времени поступления в преподаватели русской словесности при великой княгине
он
году произведен сперва в коллежские асессоры, а после в надворные советники.
Ныне государь, в награду ревностной службы Жуковского, изволил пожаловать
ему орден св. Владимира 3-й степени. Некоторым образом можно заглянуть в
душу поэта нашего и усмотреть, что в ней происходило, когда прочитаем
следующие его строки из письма к одному другу: "Ваше письмо точно было голос
с того света32, а тем светом я называю нашу молодость, наше бывалое,
счастливое вместе. Как давно не говорили мы друг с другом! Как давно мы розно!
Неужели мы стали друг для друга чужие? Не я этот вопрос делаю! Я не могу его
сделать себе на ваш счет, ибо неестественно прийти ему в голову: сердце не
пропустит -- сердце, в котором всегда, всегда живо братское к вам чувство и
благодарность за ваше нежное товарищество в лучшие годы жизни, и дружба,
которая никогда не переставала быть чувством настоящим и не принадлежащим
одному воспоминанию. Но мы не пишем друг к другу -- вот настоящая разлука!
Мы не знаем, что с нами делается. Все, что нас окружает, чуждо для каждого из
нас. Чувствую это несчастье -- и никак не умею помочь ему. Со всеми моими у
меня одно! Сколько раз принимался начинать переписку -- и все понапрасну! Я от
этой болезни неизлечим и чувствую с горем, как она мучительна и убийственна.
Она клевещет на меня перед моими друзьями. Они полагают, что паралич,
заключающийся в одних моих пальцах, которые почти разучились водить пером в
последние дни, перешел в мою душу. Нет! душа еще жива, а письма не пишутся.
Теперь почти сделалось для меня невозможным сохранить какую-нибудь
точность в переписке. Моя настоящая должность берет все мое время. В голове
одна мысль, в душе одно желание! Не думавши не гадавши я сделался
наставником наследника престола. Какая забота и ответственность (не
ошибайтесь: наставником, а не воспитателем -- за последнее никогда бы не
позволил себе взяться)! Занятие, питательное для души!
Цель для целой остальной жизни! Чувствую ее великость и всеми
мыслями стремлюсь к ней! До сих пор я доволен успехом; но круг действия
беспрестанно будет расширяться! Занятий множество; надобно учить и учиться --
и
со мною, мне одному знакомая, понятная для одного меня, но для света
безмолвная. Ей должна быть посвящена вся остальная жизнь. Вам объяснять
этого нет нужды: мы с вами взросли на одних идеях. Итак, дайте мне отпуск
насчет моего письменного молчания и не наказывайте меня своим".
В деле первоначального воспитания и учения, обыкновенно еще
сливающихся в одну задачу, весь успех зависит от уменья развивать равномерно
телесные и душевные способности, ничего не покидая в бездействии и ни к чему
не приступая преждевременно. Это, по-видимому, простое и для всякого ума
ясное правило представляет в применении своем величайшие затруднения. В них-
то вперен был тогда заботливым умом своим весь Жуковский. Во все часы дня
никто иначе не находил его, как за предварительными работами и
предначертаниями. Не доверяя легкомысленно одной опытности своей, своим
только знаниям и живому постижению прекрасного своего ума, он читал все, что
мог найти полезного по этой части, советовался с известнейшими в столице
педагогами" и совершенствовал план свой день ото дня лучше и прочнее.
Августейшему питомцу совершилось тогда семь лет. Сколько можно было
придумать для этого нежного возраста занятий, легких, но необходимых в полном
кругу постепенного учения, все устроил предусмотрительный наставник. Он до
того простер пламенную свою ревность в святом деле, что первые уроки каждого
предмета передавал сам, желая на опыте убедиться, действительно ли они
соответствуют его предположениям. Озабочиваясь между тем разделением этого
труда между достойнейшими по каждой части лицами, без чего занятия не
получили бы законной своей характеристики и сам он из наблюдателя
превратился бы в сухого энциклопедиста, Жуковский с полным беспристрастием,
с удивительным вниманием и осторожностью избрал людей, которые должны
были действовать под его главным надзором.
XV
Великому делу начало было положено. Перед поэтом-педагогом вдали
виднелись новые труды, слышались новые вопросы и обнимали душу его новые
заботы. Он был изнурен физически и сознавал необходимость обширнейших
приобретений по части педагогии. Чтобы восстановить слабое здоровье свое и тут
же извлечь пользу для своей должности, в 1826 году он снова собрался за
границу. Это был год, в который Россия лишилась Карамзина. Жуковский всегда