В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
– - и он чувствовал необходимость все привести для себя в полную систему, в
ясное сознание. Он ни в чем не способен был к труду легкому, а тем менее
поверхностному. Ум его, глубоко проникающий во все явления жизни
гражданской и нравственной, соединял великие последствия с созерцанием
чудной картины народов, какая ожидала их впереди. Самая местность, если
только в ее характере было что-нибудь яркое и поражающее наблюдательность,
вызывала его к исследованиям. В "Современнике" 1838
под названием "Очерки Швеции"51. Они до такой степени живописны, верны с
природою края и проникнуты одушевлением художника, что нельзя довольно
надивиться, как Жуковский мог забыть их, не включив в собрание сочинений
своих в прозе, изданных им в 1849 году. Эти отрывки заимствованы из длинного,
истинно поэтического "Письма" его, которое из Стокгольма он прислал тогда
великой княжне Марии Николаевне. По одному этому образчику можно судить,
как он был полон каждого предмета, с которым готовился встретиться, и какое
сочувствие разгоралось в его душе ко всему виденному.
XXI
Во время путешествия по Европе в 1838 году Жуковский в подражание
Гальму написал драматическую поэму "Камоэнс". На заимствованном основании
он воздвигнул собственное здание, в котором возвышенные его идеи сияют
изумительным светом. То, что высказывается из глубокой души его о тщете
земной славы, о чистоте поэтического призвания, ни с чем не может быть
сравнено у других поэтов. Тогда же, бывши в Англии, он близ Виндзора посетил
кладбище, подавшее Грею мысль написать его знаменитую элегию.
Воспоминание о первом стихотворении, занимавшем нашего поэта в Мишенском,
и вид трогательного места, освященного вдохновением Грея, так подействовали
на его сердце, что он снова принялся за это стихотворение и в другой раз передал
его нам, но уже во всей безыскусственной прелести стихов подлинника52.
Надобно еще указать на один пропуск в упомянутом выше издании прозы
Жуковского {Не могу умолчать и еще о двух пропусках, пришедших мне теперь
на память. В "Современнике" 1840 года (т. XVIII) есть прекрасная характеристика
"Стихотворений И. И. Козлова", составленная Жуковским, и в том же журнале
1844 года (т. XXXVI) "Письмо" его о кончине великой княгини Александры
Николаевны, превышающее все, написанное им в прозе.
– - П. П.}. Он, впрочем,
сам заметил его и вот что сказал в одном своем письме, присланном сюда из
Баден-Бадена в октябре 1850 года: "Странное дело сделалось; подивитесь моей
памяти. Я на сих днях купил русскую грамматику, напечатанную в Лейпциге на
немецком языке: половину этой книги составляет хрестоматия, выбор отрывков в
стихах
русских воинов" (который теперь мне самому весьма мало нравится); а в прозе
напечатал мое "Письмо о Бородинском празднике", о котором я вовсе забыл и сам
теперь не помню, к кому оно было написано и где напечатано. А что оно
напечатано -- в том убеждает меня его появление в немецкой грамматике. Если бы
я знал об его существовании, то внес бы его в том "Прозы", ибо описание очень
живо и тепло и мне самому решительно напомнило о самом событии. Знаете ли
вы об этом письме? Если знаете, скажите, где оно гнездится?" Здесь речь идет о
стихотворении "Бородинская годовщина", перед которым в "Современнике" 1839
года Жуковский напечатал отрывок "Письма" своего тоже к великой княгине
Марии Николаевне, после праздника в воспоминание двадцатипятилетия
Бородинской битвы. Второе у него названо: "Молитвой нашей Бог смягчился".
Оно излилось из его сердца по выздоровлении великой княжны Ольги
Николаевны от тяжелой болезни. "Письмо" же и "Бородинская годовщина"
действительно принадлежат к числу лучших произведений его таланта. Одно
место из "Письма", вообще исполненного удивительной живости и
величественных картин, по всем правилам должно войти в очерк жизни автора.
"Вечер этого дня, -- говорит он, -- провел я в лагере53. Там сказали мне, что
накануне в армии многие повторяли моего "Певца в стане русских воинов",
песню, современную Бородинской битве: признаюсь, это меня тронуло до
глубины сердца: но в этом чувстве не было авторского самолюбия. Жить в памяти
людей по смерти не есть мечта: это высокая надежда здешней жизни. Но меня
вспомнили заживо; новое поколение повторило давнишнюю песню мою на гробе
минувшего. Это еще более разогрело мое устаревшее воображение, в котором
шевелился уже прежний огонек, пробужденный всем виденным мною в этот день.
А живой разговор с К. Г., с которым я встретился в лагере и который своим
поэтическим языком доказывал мне, что певцу русских воинов, в теперешнем
случае, должно помянуть времена прошлые, дал сильный толчок моим мыслям.
Возвратясь из лагеря, я в тот же вечер написал половину моей новой Бородинской
песни, а на другой день, на переезде из Бородина в Москву, кончил ее; она была
немедленно напечатана; экземпляры отосланы в лагерь, и эта песня прочитана
была в армии на празднике Бородинского Помещика. И так привел Бог, по
прошествии четверти века, на том же месте, где в молодости душа испытала
высокое чувство, повторить то же, что в ней было тогда, но уже не в тех