В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

Коллектив авторов

понятия детей принадлежат, как святейшее, не разделимое ни с кем сокровище,

отцу и матери. Кому можем мы уступить эту прелесть первого знакомства с

первыми проявлениями душевной и мысленной жизни нашего младенца? Что

сильнее может утвердить союз сердец между родителями и детьми, как не этот

совокупный вход, одних обратно, в детские их лета, воскресающие перед ними в

младенчестве их детей, а других вперед, на первый, свежий, только начинающий

расцветать луг их лучших

лет, рука в руку с отцом и матерью, которые одни

могут с ними играть на этом лугу, забывая свои зрелые или старые лета?" Далее

он прибавляет: "Нет, мой милый! это педагогическое занятие не есть просто

механическое преподавание азбуки и механический счет -- это педагогическая

поэма, в которую все входит и которой никто не может сочинить с таким

единством, как сам отец, если только он имеет к тому призвание". Уже по этим

отрывкам можно судить, как он был способен увлечься новым трудом, совсем на

новом поприще, и сколько в глубокой душе его лежало умственных сокровищ!

XI

Как ни строго исполнял Жуковский свои обязанности в новой должности,

поэтически деятельная мысль его изобрела средство слить в одно занятие поэзию

и языкоучение. Августейшая слушательница уроков его помнила наизусть

лучшие небольшие стихотворения из первоклассных немецких поэтов.

Преподаватель русского языка, одаренный необыкновенным талантом

воссозидать всякое произведение поэзии на языке отечественном, не изменяя не

только идей и красот его, но сохраняя даже в каждом стихе число и порядок его

слов, начал переводить эти перлы поэзии. Можно вообразить всю

занимательность и прелесть преподавания, когда основанием урока служило

чтение восхитительных стихов на двух языках; когда одни и те же мысли,

рассказы, описания, картины незаметно печатлелись в уме, обогащая память не

звуками без образов, а проникающими в душу словами, из которых при каждом

по-русски оставалось все то, что так было неразлучно при нем же по-немецки. В

этом счастливом настроении ума нетрудно уже было дополнять его приобретения

указаниями на таблицы склонений и спряжений. Можно поэтому сказать, что

вернее Жуковского никому не удавалось приводить в исполнение знаменитое

Горациево правило: приятное с полезным. Переводы для особого назначения,

вылившиеся из-под пера поэта, он хранил как что-то освященное и потому

напечатал их в самом небольшом числе экземпляров. Они выходили тетрадками в

12-ю долю листа на прекрасной бумаге с белою оберткою, где стояла на двух

языках надпись: "Для немногих". В продаже никогда их не было. Их получили от

автора некоторые особы, дорогие

для его сердца.

Вторая часть "Двенадцати спящих дев" кончена в 1817 году. Автор

напечатал всю балладу отдельно, прибавив, кроме посвящения "Вадима" Д. Н.

Блудову, стихи, которые написал перед своим "Фаустом" Гете23, когда кончил

"Елену". Жуковский воспользовался тем обстоятельством, что между началом и

окончанием баллады его также очутился значительный промежуток времени, как

и у Гете при сочинении знаменитой драмы. Конечно, никто не прочтет без

умиления этих очаровательных строк по-русски. В них есть места пленительнее

самого подлинника. Баллада же останется в литературе нашей самым живым,

самым верным отголоском прекрасной души поэта, когда все лучшие двигатели

вдохновения: молодость, любовь, чистота, набожность и сила, совокупно в ней

действовали.

Как писатель в прозе Жуковский занимает в нашей литературе одно из

первых мест. По своему призванию отдавшись вполне стихотворству, не много

успел он обработать прозаических сочинений; но и они показали в нем

законодателя прекрасного русского языка и светлого мыслителя. Пушкин, говоря

о критических его сочинениях, признавал в нем лучшего по этой части писателя в

России. Особенно драгоценны для нас, как образцы повествований, его переводы

повестей, помещенные им в "Вестнике Европы". Никто живее его не умел

чувствовать и вернее передавать красот местности, разнообразия характеров,

оттенков народности и других принадлежностей, которыми талант возвышает над

обыкновенными явлениями каждое свое создание. Итак, не удивительно, что

переводы и сочинения Жуковского в прозе начали являться в отдельных

изданиях. Первые напечатаны в 1816--1817 г., а вторые в 1818, в Москве. Здесь, в

Петербурге, готовили между тем второе издание его "Стихотворений", которое

тоже в 1818 году вышло в трех уже томах.

Успехи Жуковского в литературном мире привлекли к нему внимание

разных ученых обществ, которые, одно перед другим, спешили внести имя его в

свои летописи как имя члена своего. Так, например, в 1816 году это было в

Дерптском университете, в 1818 в Российской академии, в 1829 в Санкт-

Петербургском университете и проч.

XII

Как ни приятною казалась жизнь поэта, посвященная прекрасным трудам,

которые увенчиваемы были повсеместными успехами, однако же судьба умела

приготовить ему еще лучшие удовольствия. Наступил 1821 год -- и Жуковский, в

числе особ, сопровождавших великого князя, ныне благополучно царствующего