Вадбольский 2
Шрифт:
Он повернулся уходить, я хлопнул себя по лбу.
— Погоди, всё забываю спросить. Что за секта аскетов, уже который раз слышу!
Он насторожился, спросил тихо:
— Кто тебе о них сказал?
Я ответил, не понимая почему вдруг стал таким серьезным:
— Первым — Андропов… Вроде бы Юрий Владимирович.
Он потемнел лицом, быстро зыркнул по сторонам и сказал ещё тише:
— Про Андропова сказать ничего не могу, кто знает на чьей он стороне. Но в обществе давно сформировались две группы. Обе вроде бы за всё хорошее и против всего плохого, но только цели у них противоположные.
— Дай угадаю, — сказал я, — другие пошли за язычником Лукуллом, тот прославился пирами, чревоугодием и роскошным образом жизни.
Он взглянул на меня с явным уважением.
— На лету хватаешь. Опасный ты человек, Вадбольский!.. Конечно, они не жруны и развратники, как о них говорят, но проповедуют, что чувственные наслаждения дадут человеку полную свободу и освободят…
— От оков морали, — договорил я мрачно, — совести и любой нравственности.
Он запротестовал:
— Они не так говорят!
— Ладно, — сказал я. — Всё понял. Те и другие маргиналы, две капли в море людского равнодушия.
Он вздохнул.
— Что такое маргиналы?
— Тебе о какой маргинальности, — спросил я, — индивидуальной или групповой? Не парься, Сашок! Всё плохо. Кроме суфражизма. Вот на них можешь поставить, но сливки снимешь не скоро.
Мимо вприпрыжку пробежал мальчишка из обслуживающего персонала, с веселой яростью потряхивая над головой колокольчиком.
— Перемена окончена! Все на занятия!
Дрон, которого я послал следить за старшим Глебовым, неожиданно улетел на восток города. Я подключился к его зрению, он явно примостился у открытого окна и подсматривает и подслушивает оттуда. Влететь вовнутрь не рискует, пусть под стелсом не заметят, но вдруг окно закроют, погода петербургская, а не крымская, а манипуляторами насчёт открыть-закрыть я его ещё не снабдил.
В большой строго обставленной комнате, что скорее кабинет, за большим столом расположились двое, Глебов-старший и грузный мужчина в генеральском мундире, но с расстегнутыми пуговицами, что позволило вывалиться достаточно грузному животу.
Я сразу узнал князя Каратозова, который обещал сгноить меня на сибирской каторге. В груди сразу всколыхнулась обида и мелькнула мысль, что хорошо бы забросить им в окно гранату…
Эх, мечты-мечты, все мы внутри интеллигентной оболочки кровожадные монстры. Увидь какие мы на самом деле, самые страшные монстры Щелей Дьявола обосрутся, а какие-то и вовсе сдохнут.
Похоже, эти двое разговаривают уже долго, на столе вторая бутылка французского коньяка, предыдущую, как я успел увидеть, унес молчаливый и почти неслышный слуга.
Да, я знаю, что имение потомственного князя Каратозова и усадьба купца первой гильдии, а также промышленника Глеба Глебова находятся рядом, подружились много лет тому, что осуждается великосветской знатью, но я демократ, для меня все равны, я же судья, присяжные и прокурор в одном лице. А главное, исполнитель или в переводе на русский, экзекутор.
Князь Каратозов с рюмкой дорогого коньяка в руке с ленцой в голосе говорил Глебову:
— Да-да я знаю, никто не
— Вот-вот, Всеволод Кириллович…
— Но он сказал мне слова, после которых я чуточку протрезвел и… нет, не отказался от мести, но слегка отложил. А в Академии нашел человека, который мне доносит об этом заносчивом баронете.
Глебов загорелся, придвинулся к князю вместе с креслом, уже почти угодливо заглядывая ему в лицо.
— И что удалось узнать?
Князь усмехнулся.
— Да почти всё. Я попросил приглядеть одного из преподавателей. У того все бумаги и выписки, все отчеты… В общем, за всё время этот Вадбольский ни на кого не наехал, никого не оскорбил. Зато тех, кто пытается о него вытереть ноги, бьет нещадно. И если бы не побил моего Костю, я бы его поведение одобрил. Но Костю жаль, он же моя кровь, да и весь в меня, словно это я на тридцать лет моложе!
Глебов пробурчал с тоской:
— Своих надо защищать! Всё равно защищать! Они же наши!
Князь кивнул, хотя и поморщился.
— Понимаю, своих защищаем, даже если те не совсем правы. Но такая мелочь, что совсем не мелочь… Этот баронет сломал моему сыну челюсть, у меня до сих пор кровь кипит!.. Но их детство заканчивается, дорогой друг. Этот баронет, возможно, последний, кто ударил моего сына кулаком…
Глебов смотрел непонимающе. Князь вздохнул, с задумчивым видом приподнял рюмку с коньяком, но не опрокинул содержимое в рот, а задержал в пальцах поворачивая и любуясь радужными искорками на гранях.
— Дальше, — сказал он невесело, — пойдут дуэли на шпагах и мечах… А сколько в них гибнет молодых и горячих? Один точный удар… и никакой лекарь не спасет. А мы своих детей баловали, им многое позволялось, прощалось многое… Может быть, Костю надо было остановить раньше? Чтобы увидел, не каждый перед ним согнется?
Глебов сперва смотрел непонимающе, потом насупился, сказал тяжело:
— Вы правы, но так не хочется… Это же моя кровь… Но, конечно, во взрослой жизни есть щуки, что проглотят и не поперхнутся. Так что да, надо поговорить со своим. Только доведу до победного конца это дело с наглым баронетом!
Глава 10
Я со злостью стукнул себя кулаком в бок. Что со мной? Аристократы — идиоты, что могут вызвать на дуэль за что угодно, как вон познакомился Д’Артаньян с другими тремя такими же дебилами. Но я же не дебил?
Не дебил, признался я себе, но всё-таки идиот, вон как сердце стучит, как только вспомню, как меня оскорбили.
И снова будет стучать взволнованно, приближая инфаркт, как только вспомню, а вспоминаться будет, это хорошее забывается, а обиды помнятся. Вот так и появилось прекрасное человеческое свойство, которым не обладает ни одно животное — месть. Отомстить — и на душе покой и сладость. И человек выше животного мира, потому что обрел это сладостное эволюционное свойство реваншизма и доминирования.