Вадбольский 2
Шрифт:
Он сказал уныло:
— Думаете, я хотел? Жизнь заставила.
— Что заставила? — переспросил я.
Он буркнул:
— Убивать и грабить. Думаете, я хотел? Но жить-то надо?
Я хмыкнул в некотором удивлении от такой житейской философии. Не от самой философии, встречал таких и раньше, на всё идут ради карьеры или финансовой выгоды, но всегда как-то камуфлировалось, а здесь со всей откровенностью, sancta simplicitas.
— А работать не пробовал?
Он поморщился.
— Ну какая теперь работа…
— Понятно, — сказал я. — Труд упорный ему был тошен… Ты не поэт, случаем?
У
Это животных нехорошо убивать, их спасать из беды нужно, вытаскивать из капканов и проруби, но этих можно и нужно, разлагают общество, таких я бы своими руками заталкивал под лед.
А ведь о таком человеческом мусоре когда-то будут фильмы снимать. Сериалы! Девочки будут мечтать о карьере элитных проституток, а мальчики как стать киллерами, знаменитыми убивцами, грабителями, мафиози. В кино и в мечтах они такие богатые, элегантные, красивые.
Пошёл дальше, уже расслабленный, прикидывая, кто же на этот раз. Вряд ли Громовы, их вроде бы вывел из игры, хотя кто знает, иногда дурь берет верх над расчетом.
Глава 4
В газетах подробно расписывают Синопское сражение, что случилось 18 ноября, когда эскадра вице-адмирала Нахимова в составе трёх линейных кораблей обнаружила и заблокировала главные силы турецкого флота в Синопской бухте.
В результате четырехчасового боя весь турецкий флот был уничтожен, спасся только один пароходик, что домчался до Константинополя и принес весть о разгроме, в котором погибло три тысячи турецкой команды, весь высший состав эскадры попал в плен, в том числе Осман-паша и его командиры.
Ликуйте, ликуйте, подумал я хмуро. Сражение выиграли с блеском, но войну не потянете. Не просто войну, её потом назовут Нулевой Мировой Войной, так как примет участие почти вся Европа, а бои пойдут как в Крыму, так и на Кавказе, в Дунайских княжествах, на Балтийском море, Чёрном, Азовском, Белом и Баренцевом, в низовьях Амура, на Камчатке и Курилах.
С тяжёлым настроем спустился со второго этажа, на первом мощно пахнет лекарством, это Антон Мейербах, который капрал, с Элеазаром Ивановым, нижним чином, аккуратно зачерпывают из большого медного чана мерным стаканом на длинной ложке зеленоватое варево, пахнет приятно, моё нововведение, Василий услужливо расставляет на столе длинный ряд стеклянных флаконов, Элеазар и Антон бережно наполняют элексиром от головной боли, стараясь не пролить ни капли, а Василий старательно затыкает притертыми пробками и обливает сверху растопленным сургучом.
Можно и просто воском, мелькнула мысль. А то и без него, этот ж не элексир вечной молодости, нечего выпендриваться.
— Заканчивайте, — напомнил я сварливо. — У графини я уже присмотрел просторный подвал под лабораторию, там места больше и вообще удобнее. Как только переберёмся, развернёмся ширше! И доходы будут как у людёв, а не.
Василий поднял голову, сказал весело:
— Думал, нас ждут славные битвы с недругами, а мы вот чем занимаемся!
— Всё будет, — пообещал я. — Так, ребята,
Тадэуш вскочил, спросил ошарашено:
— А куда с ним?
Я сдвинул плечами.
— Наверное, тоже в Щель Дьявола, обожает по ним ходить, там же сплошь убийства, а ему бы только кровищи побольше, побольше!
Его плечи передёрнулись, но сказал четко:
— Будет сделано, хозяин!
Он козырнул, бегом выбежал из дома. На крыльце я встретил Ивана, весёлый и поджарый, спешит от калитки с двумя конвертами из белой глянцевой бумаги в руке.
— Ваше благородие, — крикнул он, — письмо от ваших родителей!
Я кивнул, он один знает, что Вадбольские не мои родители, но чаще всех упоминает громогласно, что я их младший сын. Хотя и он не может утверждать в точности, что я не их сын: служба в армии длится двадцать пять лет, так что я родился, вырос и пропал где-то на югах, когда он ещё был в армии, а потом мало чего я себя так вел, явившись, будто чужак какой.
Я выхватил первый конверт, быстро сломал обе сургучные печати. С первых же строк Пелагея Осиповна горячо поблагодарила за присланное из самого Санкт-Петербурга целебное зелье, что подняло на ноги Василия Игнатовича, да и ей прибавило здоровья. Теперь оба занимаются хозяйством, чувствуют себя хорошо.
Ещё напомнила, что кроме петербургских Вадбольских, кому я должен был по приезде передать рекомендательное письмо, в городе есть ещё семья, что имеет некоторое отношение к Вадбольским. Наташа Вадбольская, дочь Василия Игнатовича и Пелагеи Осиповны, вышла замуж за графа Маресьева, что вскоре получил службу в Петербурге, где живут и по сей день. У них трое сыновей и две дочери. В крайнем случае, можно и к ним обратиться…
Я улыбнулся, отложил письмо. Как же, вот прямо щас и побегу к ним обращаться. Хватит мне и того напыщенного и равнодушного типа, которому передавал письмо от их сибирских родственников, а теперь не могу избавиться от назойливого попечительства.
Но приятно и чуточку неловко, что старики продолжают так заботиться обо мне. Надо проверить, без задержек ли высылает Иван склянки с раствором. Очень хочу, чтобы были здоровы и счастливы. Хорошие люди, чистые и добрые, сердце щемит, когда вижу их в старческой беспомощности.
— Хорошее письмо, — сказал я Ивану. — Оба чувствуют себя прекрасно. Не забывай посылать наше зелье. А я подумаю, чем ещё помочь.
Он взглянул с надеждой в глазах.
— Ваше благородие! Хотелось бы ещё да не знаю как.
Я подумал, хлопнул себя по лбу.
— Есть идея!
Он смотрит заинтересованно, но я молча взял из его руки другой конверт, вскрыл, там короткий листок на плотной глянцевой бумаги, а на нем короткое приглашение мне и Сюзанне Дроссельмейер на приём во дворце графа Бутурлина.
— Что за хрень, — пробормотал я вслух. — Даже не знаю, кто это.
Иван посмотрел на меня большими глазами.
— От графа? Ваше благородие, нужно пойти обязательно! Иначе обидятся, а зачем вам такое?