Вадбольский 2
Шрифт:
Усаживаясь за стол, я улыбнулся как можно более простецки.
— Ну, как я слышал, у петербуржцев тоже свои тщательно скрываемые родовые приёмы.
— У всех? — переспросил он. — Далеко не все знатные и даже знатнейшие аристократы… да что там аристократы, не у каждого главы рода такие… родовые умения!
Я прямо посмотрел ему в глаза и сделал свой голос печальным:
— А я и есть глава рода. Точнее, наследник, но глава рода при смерти и уже передал мне все секреты родовых умений. Но разве у петербуржских не
Он ответил мне таким же прямым взглядом.
— Уверен, что намного. Но мы не говорим о высшей сотне. Про них мало что знают те, кто ниже. Все берегут свои секреты! Но у десятка высших Родов такая мощь и такие армии, что могли бы бросить вызов своим королям.
К нам подбежал половой, улыбнулся мне счастливейшей, словно я и есть кумир всех кухни, улыбкой.
— Как обычно, ваша милость?
— Да, — сказал я — И стакан морковного сока.
Он поклонился, исчез, Горчаков проводил его задумчивым взглядом.
— А ты пользуешься любовью черни.
— Чувствуют своего, — обронил я.
— Или за то, — предположил он, — что уже полдюжины знатных не раскрывают рта, чтобы не показывать щербатые зубы.
— Всего полдюжины? — уточнил я. — Это статистическая погрешность.
Он вряд ли понял, но сказал так же негромко:
— Понимаю, твоя жизнь не ограничивается Академией. Особенно теперь, когда ты свободен до зимней сессии.
Я постарался вернуть его к разговору о политике:
— Но у королей «разделяй и властвуй»?
Он улыбнулся.
— Ну да. На посмевшего бросить вызов суверену набросятся соседи. Могут вообще уничтожить Род и поделить земли. Так что быть верным королю выгодно.
— А уж императору, — договорил я, — тем более. Кстати, что за прыщ, с которым я дрался?
— Олеко Дундич, — ответил он с усмешкой. — Он хорош во всём. В драке, в бою, выпивке, бабник, бретер, картежник… весело живет парень! Родители с ним сладить не могли, спихнули в Академию. Последний курс, потом в армию. Он и там наверняка себя покажет!
— Не сомневаюсь, — буркнул я, — как же, будущий чемпион австро-венгерской армии! Покажет.
Он посмотрел на меня в удивлении, вряд ли понял, потому что сказал утешающе:
— Кровоподтеки лекари уберут уже сегодня, а вот со щербатым ртом проходит пару месяцев. Умеешь ты, Вадбольский, оставлять о себе память!
Половой принес огромную фарфоровую тарелку, где в центре бараний бок с кашей в окружении хорошо прожаренной гречневой каши, основного блюда солдат императорской армии.
— Вот как набираешь популярность? — сказал Горчаков понимающе. — Вообще-то все средства хороши, ты молодец. Начнешь с одного котла есть с солдатами, боготворить будут, в огонь и воду за тобой! Суворов тоже ел с солдатами.
Ладно, мелькнула мысль, пусть так думает. Нужно пользоваться любой возможностью, чтобы направлять всех по ложным следам. А мне этот обед хорош тем, что в его состав входит
Ему принесли, тоже не спрашивая, стейк из форели, две ложки чёрной икры на крохотном блюдце, стерляжью уху в глубокой миске и полдюжины пирожных, размером с грецкий орех.
— Насколько понимаю, — сказал он, — ты не только в борделях не замечен, но и в кафешантане не появлялся?.. Знатных барышень присматриваешь?
Я буркнул:
— Похоже?
Он наколол на вилку стейк и взялся за нож, ухмыльнулся.
— В том-то и дело, что нет. Загадочная ты личность, Вадбольский.
Я промолчал, да, я так же молод, как и мои однокурсники, но как объяснить, почему меня не тянет в бары, рестораны и почему не изощряюсь в подкатах к барышням? Не скажешь же честно, что там, откуда я прибыл, этот вопрос не вопрос, женщины подкатываются к нам чаще, чем мы к ним, всё норм, у нас равноправие, настоящее равноправие.
— Тебе хорошо, — протянул я с завистливой ноткой, — ты богатый и толстый, а мне нужно много учиться и работать, иначе останусь таким же оболтусом, как ты, но только бедным и печальным.
— Но что хорошего, — возразил он, — стать богатым и толстым только к старости?
— Успею раньше, — пообещал я.
— Толстым можно успеть раньше!
— Не интересно, — отмел я. — Одно без другого не катит.
— Куда катит? — спросил он в недоумении.
Я отмахнулся.
— Не обращай внимания, в любой губернии России свой говор и свои словечки.
Я закончил с остатками каши и догрыз мясо с ребрышек, Горчаков заканчивал с пирожными, когда со двора донесся звонок, возвещающий о большой перемене.
— Пойдем отсюда, — сказал я, — Сейчас нахлынет голодная орущая толпа…
Мы успели выйти до того, как из всех корпусов выметнулись весёлые и бойкие курсанты. Кто-то в самом деле голоден, большинство просто стараются опередить других, это же наша черта, что позволила стать царями природы и вершиной пищевой цепочки.
Во дворе Горчаков проследил за моим взглядом, брови его поползли вверх.
— Да ну, просто не верится, Вадбольский…
— Ты о чем?
— О том, о чем только что говорили.
Я отмахнулся.
— Не бери в голову. Суфражистки разве женщины?
Он сказал понимающе:
— А-а-а, ждешь соратниц?
— Одну, — сообщил я и, увидев выходящую во двор Дроссельмейер, решительно направился на их сторону двора.
Глава 9
Она сразу заметила меня, ещё бы, я на полголовы выше самых рослых, и держала меня оценивающим взглядом, пока я пробирался к ней. Девушки на меня оглядываются, милые улыбки, строят глазки, от чего Дроссельмейер сразу недовольно нахмурилась.