Валёр
Шрифт:
«Так, мой дорогой Макарий! Где мои ботинки, что с мокрой весны находятся на балконе? Но, их там нет, и где, же их мне искать, если в квартире найти невозможно?».
Ботинок Макарий не нашёл нигде! Обыскал обе комнаты, но их небыло нигде!
В дверь требовательно постучали, с приправой нелестных слов:
– Ты, что же, скороходы свои бросил ко мне под дверь? Сушить их мне, что ли, предложил? Следов наставил, что враг врагов, а мы-то люди свои, сами по себе! Понял, сосед, как бы и нет? Ботинки свои забери и не разбрасывай их по коридору,
Дверь, грюкнула под ударом чужого кулака и замерла в тишине.
Макарий вышел в коридор и, взяв ботинки в руки, с удивлением заметил, что они действительно были мокрые и, точно, его!..
… – Эй, парень! Ты, что же это, опять спать решил, да ещё в такой необычной позе? Давай, просыпайся в наш день идущий, а то ведь его можно и проспать! И вернуть уж назад, не получится, так что, подъём, для восстановления своих сил!
Макарий, очнувшись, с удивлением взглянул на Смотрину Алексеевну и спросил:
– А где же О…, эта девушка с мокрой собачкой? – покрутил вокруг сонной головой, Макарий.
Смотрина Алексеевна, засмеялась и весело ответила:
– Это, видимо, в Антона Павловича Чехова! Там есть, что-то очень похожее на это, парень! А «О», то это в нашем алфавите, да ещё и в высоком восторге, имеется всегда! Приснилось, значит, тебе невероятное, да очень уж, желаемое. Точно, что парейдолия в сонном явлении! Так, ведь, Макарий, из мира не этого, что рядом с нами?
– Видимо, что так! Но, всё же, это было, будто, наяву! А парейдолия, то, что это такое на вкус? Вы, уж, извините меня, за то, что уснул!
– Это, когда желаемое выдаётся за видимую действительность, причём, очень и очень явственно! – и, вдруг, неожиданно, с удивлением воскликнула:
– А это откуда в тебя такое, и точно, что на самом явном явлении? – и взяла рисунок с таким восторгом, что глаза засияли девичьим восхитительным блеском.
– Что это за волшебство? Откуда ты взял это? Из той кипы листов, что на столе?
– Нет! Я взял лишь один лист бумаги, остальное-то, вот, из этого карандаша, – и Макарий протянул ей обычный простой карандаш, и добавил:
– Вот, из-за такого я бродил по лесу, пока вас не встретил.
– Ты это вот так сумел? Так ты же – валёр, самый настоящий, валёр! И нет здесь споров, и никаких отговорок!
– А что это такое, валёр?
– Это ценность и достоинство, из французского. Так слышала где-то, говорят о сильном выражении цвета в картине. Будто, так! Но я ведь не художник, а ты вот, хорош!
– Теперь выходит, что я, Смотрина Алексеевна, виноватая в твоих бродячих шатаниях между деревьев и кустов? Так выходит, Макарий? – и мягко улыбнувшись, сказала:
– А она – красивая! Даже, очень! Вот это я, так я! – и взглянув на рисунок, вновь рассмеялась, звонко и радостно.
– Да! Мне бы такой быть, на самом деле, как вот здесь. Или я такая и есть? – и лукаво указав
– Так, ведь, Макарий? – и с весёлостью подмигнув, спросила:
– Что, влюбился сходу в такую красоту, а, вновь рождённый?
– Да я, вы что, нет, – сконфузился от такого вопроса Макарий.
– Не переживай, мой новый друг, я для тебя уже в годах. Не просить же Землю полететь назад, вокруг Солнца в обратную сторону, ради меня? Ей это зачем? Чтобы мне сбросить несколько лет? Да и муж у меня имеется, или я у него? Но он сейчас очень далеко, расскажу, как-нибудь, под настроение.
– А вы этой обсерваторией руководите, Смотрина Алексеевна?
– Я, Макарий, здесь не начальник и не командующий, а старший научный сотрудник. А вот, по защите нашей собственной безопасности, то здесь я целый, что ни есть, генералиссимус! Вот я и стою на защите нашего взгляда в небеса, пока сотрудники наши в разъездах. Мир наш качается сейчас по неизвестности, что и не знаешь, что станет с будущим днём. Но, мы, же с тобой, молодцы! Так ведь рисуется тебе образ будущего: сильного и чистого, а, валёр?
– Он рисуется мне с самых незапамятных времён, и шагаю я к нему, почти, что топтанием на одном месте.
– Раз шагаешь, то уже это хорошо! Нет застоя в пути, и мыслью охватишь всё то, что ногами не сможешь пройти! Но это я тебе свою прелюдию, почти, что в шутку, а ты мне теперь давай свою увертюру и симфонию. И без ограничений! Сколько сможешь и сумеешь мне донести, без конфуза и пряностей.
Со двора донесся громкий и мощный требовательный лай собаки.
– Вот, явился наш пропащий гуляка. Защитник мой и надёжный друг, что среди людей сейчас редкость. Это он просит разрешения войти. Пойду, открою дверь. Ты не бойся его, а будь внимателен и правдив. Он это понимает прекрасно.
– Звать его, Берлиоз! Как музыка Берлиоза: сильная, громкая и необычная. Вы с ним обязательно подружитесь. Мы его все зовём просто, Берли.
Дверь надёжно хлопнула, и в комнату вошёл, выше средней величины, пёс. Чорный и сильный, с упругими лапами и внимательными тёмными глазами. Он пристально взглянул на Макария, обошёл вокруг него и присел перед ним.
– Да! Вот это, да! Вот так защитник! С ним справиться невозможно, – и, чтобы показать, что и он знает о Берлиозе, Макарий добавил:
– Только, вот, он чёрный, а Берлиоз был рыжим, как его звали ещё, рыжий чёрт.
– Чёрт не чёрт, а с волками он справляется отлично! Бывали здесь, эти «гости», теперь их нет совсем. А Берли, можешь погладить. Он тебя принял и понял, что ты ему свой, – и, потрепав пса за холку, сказала:
– Ну, что, Берли, познакомился с новым другом? А теперь беги и наслаждайся своим летом! – и выпустила пса из домика.
– Да! Вот тебе подарок от нас с Берли и от всего нашего коллектива, который ушёл в непонятный отпуск, до лучших времён. Держи! – и Смотрина подала Макарию бинокль в чёрном кожаном футляре.