Ванечка и цветы чертополоха

Лазарева Наталия

— Захочешь вырваться из воронки, вырвешься. Я тебе всегда буду рад. Как говорится, добро пожаловать в Венёв. А сейчас я тебя покину ненадолго.

Бургасов поднялся и с хмельным напряжением в походке отправился в сторону туалета. Палашов от безделья начал шарить глазами по старомодному, советских времён залу и наткнулся на знакомое лицо. Память на лица у него была отменная. Женщина, словно почувствовав его взгляд, перевела на него глаза, и он узнал Лилиану, которая скрашивала ему одиночество в этом же кафе месяца три назад. Напротив неё сидел розовощёкий пацанчик, в прошлый раз он располагался в уголке

и буравил женщину глазами. Евгений запомнил и его. Теперь парень составлял ей компанию. Палашов поймал её взгляд, убедился, что она его тоже узнала. Его стопка отсалютовала за её здоровье и опрокинулась в рот. Лилиана вернула ему улыбку, чем вызвала к нему повышенный интерес своего спутника. Пришлось подмигнуть парню. Но тут вернулся Кирилл и отгородил Палашова от старой знакомой парочки широкой спиной.

— Кир, мне нужна твоя помощь. Она потребует некоторых затрат. У меня в Спиридоновке осталась женщина, с ней важно не потеряться.

Лицо Бургасова вытянулось в удивлении:

— Как? Ещё одна?

— Да. Но не в том смысле, что ты вообразил. Это Марья Антоновна, мать Вани Себрова. Помнишь, в церкви с ней стояли? Со смерти сына она одна-одинёшенька, и она в положении. Да не смотри ты так на меня. Отец ребёнка сидит в тюрьме. Вполне в моих силах ей помочь.

— Да, помню. Мы стояли вместе на отпевании. Что конкретно нужно сделать?

— Нравится мне твой подход. Я позвоню тебе из Москвы, как только устроюсь. Ты будешь знать мой номер телефона. Сгоняй, пожалуйста, в деревню и передай его женщине. Я бы мог письмом отправить, но оно придёт только через месяц. Целый месяц! Что угодно может случиться! У неё всегда под рукой должен быть мой номер.

— Ладно. Только найду брешь в графике.

— Добро. Спасибо тебе.

— Брось!

— Узнай ещё для меня, какой приговор вынесет суд Глухову, Певунову и Рысеву.

— Это, пожалуй, проще даже, чем ехать специально в деревню. Хорошо.

Прикончив графин разгорячившего их напитка, селёдочку и огурчики, мужчины незамедлительно нырнули в рукава пальто и куртки. Затягивать прощание им не хотелось, поэтому они крепко сцепились в рукопожатии и, как обычно, толкнулись плечами.

— Береги себя, брат, — сказал на прощание Палашов.

— Держись! И во всём тебе удачи! — ответил Бургасов.

Прохождение через ад. Палашов. Шаг 3.

Палашов снёс заранее приготовленный мешок с картошкой на второй этаж и поставил возле двери в квартиру соседки бабы Лиды. Поднялся назад к себе и забрал упаковку молока. Старался не шуметь, но не успел воспользоваться звонком, как дверь сама распахнулась и на пороге возникла бабуля в цветастом фланелевом халате и с неизменным белым платочком на голове.

— Женька, соколик мой, чтой-то ты тут затеваешь?

И, внимательно окинув взглядом мешок с коробкой, воскликнула:

— Неужто прощаться пришёл?

— Здравствуй, родненькая моя! — Палашов даже засмущался такой проницательности. — Вот скажи на милость, откуда вы, обыкновенные старушенции, всегда всё знаете?

— Да всё ж очень просто. Ты кто у нас? Следователь, да? Ну так вот, а я прокурор. А что это значит? Означает это, что я вечно свой любопытный нос в чужие

дела сую.

Палашов засмеялся и махнул рукой.

— Ладно, бабуль. Дай-ка я к тебе зайду на минутку.

Старушка посторонилась, пропуская в жилище соседа с дарами.

— Решил меня, грешную, осчастливить напоследок? — спросила она, глядя на широкую спину в сером джемпере, как ловко та согнулась и тут же разогнулась, пока Женя поднимал мешок, чтобы внести его в квартиру.

— Вроде того. Плеснёшь чайку вместо «спасибо»?

— А! Щас-щас! — Баба Лида пошмыгала глубокими тёплыми тапками на кухню. — Ты только дверь за собой притвори.

— Не бойся, пока я с тобой, никто ничего не стащит. Скажи мне только, где эти богатства тебе поставить, чтобы удобнее было, — пошумел мужчина в спину удаляющейся бабульке.

— Да картошку там в коридоре становь в сторонку, а молоко сюда давай тащи.

Баба Лида в отличие от многих других старушек на заварку не скупилась, пусть чай и пила «Индийский», десятилетиями проверенный. Стол стоял у неё под голубой скатёрочкой, на нём — две небольшие фарфоровые чашечки, нарядные, в блюдечках, а в серединке — старинная диковинная вазочка с вареньем. На плите гудел голубой эмалированный чайник с красными маками.

— Ты руки сполосни и садись давай, — командовала бабулька, указывая на старинный деревянный венский стул с закруглённой спинкой, любовно огибающей сидящего.

Палашов показал образцовую исполнительность и, усевшись перед бабой Лидой, уставился на неё.

— Ну, а теперь, прокурор мой доморощенный, рассказывай, как ты меня вычислила.

— С мешком я тебя услыхала и увидела в глазок. — Она не спеша разлила заварку по чашкам узловатыми непослушными руками. — Помнишь, я тебе толковала уже, какая слышимость здесь у нас. А насчёт прощанья… Ты со своей голубкой распрощался. Песни грустные начал петь. Душа моя о тебе заболела. А недавно не спалось мне долго. Слышу, что-то у тебя грохнулось. Потом телефон изрядно попиликал — то ли тебе никак не отвечали, то ли ты номер набрать не мог. И голос у тебя странный был, словно перебрал ты… Поняла, что дело серьёзное, раз уж до того дошло.

Палашов потёр лоб. Неужели баба Лида теперь во всех подробностях знает, какая незадача произошла в его жизни?

— Баб Лид, умоляю, заверь меня, что ты слов не разобрала.

— Та-ак, маленько слыхала только. Люся тебе какая-то понадобилась. Да. И девчонка какая-то в положении. Талантливая девка.

Женька предательски покраснел, что редко с ним случалось.

— Да, бабуль, моя любимая — эта девчонка. Это из-за неё мы с Любой расстались.

— И это из-за неё ты теперь в Москву уезжаешь. Бросаешь Венёв, значит. Небось, навсегда.

— Да загляну как-нибудь, думаю. И не раз.

— Я за тебя молиться буду. Пусть у тебя, соколик ты мой, всё будет хорошо. И даже лучше. Уж кто-кто, а ты заслужил. И пусть тебя, что ли, ничего здесь не держит. И годы ты здесь просадил не самые худшие, но там, там теперь твой камелёк.

— Камелёк, — задумчиво повторил Евгений. — Слово какое пыльное… Сколько у тебя, бабуль, этих словечек припасено?

Чайник забулькал, напоминая о себе. Мужчина встал для того, чтобы долить в чашечки кипятка. Вернул чайник на место, снова подсел к бабуле.