Ванечка и цветы чертополоха
Шрифт:
— Да, да, — женщина явно взволновалась. — Говори скорее, что случилось.
— Помнишь, я тебе говорил про лакомый кусочек? Про девчонку, в которую влюбился?
— Да. Конечно.
Голос Людмилы обрёл стойкость.
— Так вот… Я с этим не справляюсь. У тебя же отличный мужик, дети… Ты сможешь мне помочь.
— Давай рассказывай, Палашов. Не тяни.
— Понимаешь… она беременна. Девчонка моя беременна.
— Женька, в чём тут трагедия? Женись на ней, да и дело с концом!
Он разразился пьяным смехом.
— Я хочу. Ребёнок не от меня, понимаешь? А она просила меня защитить её от… от меня же. Я защищаю. Очень усиленно. —
— Ты это, Жень, соберись давай. Не узнаю тебя, ей-богу.
— Люсь, а скажи мне, пожалуйста, ты же женщина опытная, когда ты мужа к себе подпустила после родов? Я к ней приближаться боюсь.
— Нет. Мы-то с Эдиком всё время рядом были. Но интим месяца через два после родов возможен, не раньше. Расскажи мне всё по порядку, чтобы я вникла в ситуацию и могла действительно помочь.
— Уф-ф… Попытаюсь. Началось с убийства. Это работа у меня такая — расследовать преступления, искать виноватых и в суд их передавать вместе с доказательствами и обвинительным заключением.
— Жень, не держи меня за идиотку. Кого убили-то?
— Люсь, убили классного парня. Ванькой его звали. Я поехал на место преступления разбираться. Только в деревню въехал, а она навстречу с пустым ведром. С пустым, понимаешь?
— Жень, ты же не суеверный. Ты же не думаешь, что она тебе несчастья сулила этим пустым ведром?
— Тогда не думал, а сейчас всё сходится. Выходит из-за сарая существо лохматое… Первое ощущение — воробей взъерошенный. А обернулся этот воробей в красивую измученную девку. Это потом. Когда я к ней на постой попросился. Она сказала, что с матерью. Соврала. Одна-одинёшенька была. В общем, началось наше знакомство с убийства, пустого ведра и обмана. Дальше было ещё интереснее. Она оказалась главной свидетельницей. Знала мотивы убитого пацана. Для моего дела птица очень важная. Но в двух словах не расскажешь. Наше общение затянулось на три дня. За это время чего только не происходило с нами! Я уходил, приходил. Пытался её утешать, наставлять. Ругались мы с ней. Спали две ночи в одной кровати. Заметь, не в одной постели, а в одной кровати. Я ещё в первый вечер пошёл по домам остальных участников трагедии разыскивать. Главного виновника, который хотел один за всех ответить, опергруппа сразу забрала, а мне остальных нужно было вычислить, потому что его история не вязалась с доказательной базой. И вот я выхожу, под окном дома достаю сигарету, курю, поднимаю глаза на окно, а на меня два кошачьих глаза уставились и смотрят, не отрываясь. Это девчонка смотрит на меня через полупрозрачную штору. Я тоже смотрел, думал она глаза спрячет. А она глазеет и глазеет на меня. Думаю, в этот миг я в неё влюбился. Потом начал замечать, что мне каждое слово, сказанное о ней, дорого и интересно. И каждая минута, проведенная с ней, на вес золота. Знаешь, на кого она учится?
— На учителя?
— Нет. Это её мама специалист по английскому языку и преподаватель. А она художник. Талантливая девка! Ей восемнадцать всего.
— Короче, попал ты, Женька, по полной программе. А от кого она ребёнка ждёт?
— А вот от пацана убитого и ждёт. Там история такая мутная! Да, за два месяца до этого я с Любой познакомился. И мы с ней вместе жили. Потрясающая женщина. Очень красивая! И свободна оказалась.
— И что с ней теперь?
Палашов улыбнулся.
— Всё хорошо у неё. Я с ней расстался
— Ясно. Как же ты узнал о ребёнке?
— Из нашего разговора. Она сказала, что не предохранялась. Вероятность была очень велика. Мало этого: когда я её поцеловал первый раз, она в обморок упала. Можешь себе такое представить? Её, конечно, добило то, что между нами происходило. Она к этому не готова, но, как и я, ничего поделать с собой не может. Когда в себя пришла, попросила меня защитить её от меня же самого. Пришлось пообещать. Ещё обещал помочь поставить на ноги ребёнка. Просил его оставить. Но когда я её к маме повёз в Москву, дорогой с нами тоже много всего случилось. Она пошла меня проводить до лестницы. И я уже спускаться начал… Не смог просто уйти, вернулся и поцеловал второй раз. Пришлось провожать до квартиры. Она еле на ногах держалась.
— Нда-а-а. А сейчас, что у вас происходит?
— Она в Москве вдвоём с мамой. Борется с токсикозом. Я в Венёве сижу, как дурак. Пытаюсь работать. Думаю всё время о ней. Хочу к ней в Москву. Мы виделись на похоронах мальчика. Месяц назад виделись на суде. Я звоню каждую неделю её маме, чтобы узнать, как у них дела.
— А с ней не разговариваешь?
— Уже месяц не разговаривал. Люся, что мне делать?
— Ты сказал, что в Москву хочешь. Так что тебя останавливает? Боишься не сдержать слово? Хочешь от водки и тоски сдохнуть? Ждёшь, когда она тебя забудет? Что ты делаешь, Палашов?
— Люсь…
— Подожди. Послушай меня! Не жди ничего. Хочешь переехать в Москву? Давай! Чемоданы пакуй давай! Ищи квартиру себе. Работу ищи в Москве. Не сиди в Венёве, умоляю тебя. Ты себя погубишь, если будешь так продолжать. Загони тоску куда подальше и стремись к ней. Делай что-нибудь, Женька. Тебе никто не мешает приблизиться к ней. Ты её даже видеть сможешь, если захочешь. Ты должен понимать, что пока ты обещание с ней не видеться выполняешь, ей тоже спокойно не будет.
— Она выла из-за меня в ванне. Боится никогда меня не увидеть.
— Очень хорошо понимаю. Счастливец ты, Палашов! Короче, возьми себя в руки и сосредоточься на делах. Твоя художница, я уверена, обожает тебя не меньше, чем ты её. Сколько она уже беременна?
— Три месяца.
— Потерпи ещё восемь, приблизься к ней насколько это возможно, а через этот срок сможешь любить её, как тебе вздумается. И ребенку станешь отцом. Готовься. Здоровским будешь папашей! А друга оставь в покое. Пусть он жизнь строит с Любой. Ты ему сейчас, как кость в горле. И я тебя умоляю, хватит нюни разводить. Девчонка эта всё равно твоей будет. Понимаешь ты это, голова садовая? Она тебя не забудет. И она от тебя не откажется.
— Спасибо тебе. Ты мне так помогла!
— Поверь, ты мне помог в своё время гораздо больше. У меня вся жизнь на кону стояла. А у тебя отлично всё будет. Только сам себя в могилу не загони.
Они разговаривали часа полтора. Евгений почти протрезвел за это время. И когда Людмилка сказала о могиле, он подумал насмешливо, что только этим всю жизнь и занимается. Как ей это объяснить? Да никак не объяснишь.
— Люсенька, просто вспомни, кем я работаю.
— Ой, да ладно! Ты же не опер и не в группе немедленного реагирования.