«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века

Кром Михаил Маркович

Старцы Кирилло-Белозерского монастыря также воспользовались случаем, чтобы похлопотать о своем деле, как явствует из великокняжеской указной грамоты угличским таможенникам Семену Сыроеже и Ивану Боче, написанной в Коломне 28 июня 1546 г.: «Зде нам били челом, — гласит документ, — Кирилова монастыря старцы Васьян да Никодим в ыгуменово место Афонасьево и во всей братьи место Кирилова монастыря»; они жаловались на то, что угличские таможенники, в нарушение ранее данной монастырю жалованной грамоты, взяли с одного из монастырских судов, нагруженных солью, пошлину (весчее). Указная грамота, выдачи которой добились челобитчики, призвана была восстановить нарушенную справедливость: таможенникам было велено вернуть взятое, а впредь «ходить о всем по тому», как написано в монастырской жалованной грамоте [1459] .

1459

Зимин А. А. Новые документы по истории местного управления в России первой половины XVI в. // АЕ за 1965 год. М., 1966. С. 347–348. Док. № 5.

В общей сложности от эпохи «боярского правления» (а точнее, от 1543–1548 гг.) до нас дошло 14 грамот, о которых можно определенно сказать, что они были выданы по прямому указанию юного государя в ответ на

обращенные к нему челобитья. Конечно, наши данные не полны, и на самом деле, вероятно, таких грамот было больше. Но по тем же, заведомо неполным, данным, в более чем 60 случаях грамоты от имени государя были выданы боярами, дворецкими и казначеями (см. гл. 7, табл. 2). Если к тому же учесть, что, по приведенным в предыдущей главе расчетам и оценкам, всего в 1534–1548 гг. было издано несколько тысяч грамот, то становится понятно, что каждая из них просто физически не могла быть актом личной воли монарха. Процесс бюрократизации управления уже начался, и, как и в других странах, он вел к формированию ведомственных интересов (отражением чего были упомянутые выше дорсальные пометы на грамотах) и постепенному обособлению государственного аппарата от верховной власти и ее носителей.

Наглядным проявлением этой относительной автономии формирующегося приказного аппарата может служить тот факт, что грамоты продолжали выдаваться в Москве и тогда, когда государь надолго покидал свою столицу. В этом отношении особенно показательны 1545–1546 годы, в течение которых Иван IV провел в общей сложности более десяти с половиной месяцев за пределами Москвы [1460] . В отсутствие великого князя остававшиеся в столице администраторы по-прежнему выдавали жалованные и указные грамоты от его имени. Так, от мая — июня 1545 г., когда Иван IV находился в длительной поездке по монастырям, до нас дошло три подобных грамоты, выданных в Москве [1461] ; от октября — ноября того же года, когда государя снова долго не было в столице, — две [1462] ; от января 1546 г. — одна [1463] ; от мая — начала августа 1546 г., когда Иван IV стоял в Коломне, — четыре [1464] и т. д.

1460

С 21 мая по 7 июля 1545 г., с 15 сентября по 5 октября, с 9 октября по 14 ноября, с 27 декабря 1545 г. по 23 января 1546 г., с 6 мая по 18 августа и с 15 сентября по 12 декабря 1546 г. (ПСРЛ. М., 1965. Т. 29. С. 47, 48, 49).

1461

См. Прил. I, № 352 (24.05.1545), 353 (25.05.1545), 354 (15.06.1545).

1462

Там же. № 364 (16.10.1545), 365 (9.11.1545). Во второй из этих грамот, ноябрьской жалованной грамоте Троице-Сергиеву монастырю, дошедшей до нас в списках XVII в., место выдачи не указано, но упоминание о красновосковой печати, приложенной к документу, позволяет предположить, что и эта грамота была выдана в Москве, см.: ОР РГБ. Ф. 303. Кн. 527. Л. 257 об.

1463

Прил. I, № 369 (12.01.1546).

1464

Там же. № 397 (14.05.1546), 398 (22.06.1546), 401 (6.07.1546), 402 (6.08.1546). Помимо этих четырех грамот, выданных в Москве, известны две другие грамоты (жалованная и указная), выданные соответственно 24 и 28 июня по приказу Ивана IV в Коломне, где он тогда находился: см. о них выше.

Некоторая автономия приказного аппарата по отношению к личности государя и к придворной политике (при всех оговорках, которые необходимо сделать) позволяет понять, почему малолетство Ивана IV, сопровождавшееся ожесточенной борьбой за власть, не привело к коллапсу управления в стране. Выдача грамот, составление разрядов и другие подобные рутинные процедуры шли своим чередом, хотя порой придворные интриги вырывали из среды нарождающейся бюрократии отдельных опытных администраторов, как это случилось с дьяком Федором Мишуриным осенью 1538 г.

3. Государева Дума и появление формулы «приговор всех бояр»

Говоря о функциях великого князя и его советников в управлении страной, нельзя не затронуть вопрос о роли бояр и Думы, которую в научной литературе — не вполне корректно, на мой взгляд, — принято называть «боярской» [1465] . Существует богатая историографическая традиция изучения Думы, основы которой были заложены в трудах корифеев так называемой государственной (или юридической) школы: Н. П. Загоскина, В. О. Ключевского, В. И. Сергеевича, М. Ф. Владимирского-Буданова и др. [1466]

1465

О том, что в источниках Дума никогда не именовалась «боярской», писал еще Н. П. Загоскин, см.: Загоскин Н. П. История права Московского государства. Казань, 1879. Т. II. Вып. 1. С. 40. В современной литературе по этому вопросу недавно высказался С. О. Шмидт, по мнению которого Дума была не боярской, а царской (Шмидт С. О. Россия Ивана Грозного. М., 1999. С. 220).

1466

Подробный очерк историографии Боярской думы см.: Bogatyrev S. The Sovereign and His Counsellors. Ritualised Consultations in Muscovite Political Culture, 1350s-1570s. Helsinki, 2000. Append. I: The Muscovite Council in Historiography. P. 223–260.

В центре развернувшейся на рубеже XIX–XX вв. оживленной дискуссии (отзвуки которой слышны и до сих пор) стоял вопрос о том, была ли Дума постоянным государственным учреждением, как полагали В. О. Ключевский и (несмотря на разногласия по частным вопросам) М. Ф. Владимирский-Буданов [1467] , или, как выразился их главный оппонент по данной проблеме, В. И. Сергеевич, московские государи совещались «не с учреждением, а с такими думцами, которых пожелают привлечь в свою думу» [1468] .

1467

Ключевский В. О. Боярская дума древней Руси. Изд. 5-е. Пб., 1919. С. 325–327, 448–450, 464, 486; 499–502; Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Переизд.: Ростов-на-Дону, 1995.

С. 183–188.

1468

Сергеевич В. И. Древности русского права. Т. II: Вече и князь. Советники князя. Изд. 3-е. СПб., 1908. С. 395. Дальнейшие попытки определить место Думы в политической системе России XVI в. оставались, по сути, в рамках той же парадигмы, заданной корифеями государственной школы, см.: Смирнов И. И. Очерки политической истории Русского государства 30–50-х годов XVI века. М.; Л., 1958. С. 262; Гальперин Г. Б. Форма правления Русского централизованного государства XV–XVI вв. Л., 1964. С. 40–49; Панеях В. М. Русь в XV–XVII вв. Становление и эволюция власти русских царей // Власть и реформы: от самодержавной к советской России. СПб., 1996. С. 62–63; Филюшкин А. И. Законодательная деятельность Боярской думы в конце XV — середине XVI в. (к вопросу о процедуре законотворчества) // Судебник 1497 г. в контексте истории российского и зарубежного права XI–XIX вв.: Сб. статей. М., 2000. С. 200–210.

В XX в., однако, дальнейшее изучение Думы осуществлялось не столько в рамках институционального подхода, сколько в русле просопографических штудий, вдохновленных работами С. Б. Веселовского [1469] . Благодаря исследованиям А. А. Зимина, Г. Алефа, А. М. Клеймола, Н. Ш. Коллманн, С. Н. Богатырева и ряда других ученых, мы теперь гораздо лучше, чем прежде, представляем себе персональный состав и принципы комплектования великокняжеской (а затем царской) Думы в XIV–XVI вв. [1470] Однако изучение таких вопросов, как эволюция статуса и функций Думы, по существу, мало продвинулось со времен трудов В. О. Ключевского и В. И. Сергеевича.

1469

Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969.

1470

Alef G. Reflections on the Boyar Duma in the Reign of Ivan III // The Slavonic and East European Review. Vol. 45. 1967. P. 76–123; Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в. М., 1988; Kleimola А. М. Patterns of Duma Recruitment, 1505–1550 // Essays in Honor of A A Zimin / Ed. by D. C. Waugh. Columbus (Ohio), 1985. P. 232–258; Camphausen H.-W. Die Bojarenduma unter Ivan IV.: Studien zur altmoskauer Herrschaftsordnung. Frankfurt am Main; Berlin; New York, 1985; Kollmann N. S. Kinship and Politics: The Making of the Muscovite Political System, 1345–1547. Stanford, 1987; Богатырев С. Н. Ближняя Дума в третьей четверти XVI в. // АЕ за 1992 г. М., 1994. С. 119–133; АЕ за 1993 г. М., 1995. С. 94–112; АЕ за 1994 г. М., 1996. С. 64–81.

Представляется, что дальнейший прирост нового знания по упомянутой проблеме возможен при отказе от некоторых не оправдавших себя общих схем, рожденных юридической наукой XIX в., и при тщательном изучении деятельности Думы в отдельные периоды своей многовековой истории. Удачный пример такого детального, почти исчерпывающего исследования применительно к первой трети XVI в. являют собой труды А. А. Зимина. Ученый показал, что в правление Василия III не известно ни одного заседания Думы, на котором бы присутствовали бояре в полном составе; обычно все дела решались комиссиями разного состава во главе с одним или двумя боярами; а за стандартной формулой приговора великого князя «з бояры» следует видеть совещание государя с несколькими доверенными лицами [1471] . Заслуживает также внимания мысль, высказанная историком в завершающих строках большого исследования о боярстве XV — первой трети XVI в.: «Только в годы малолетства Ивана Грозного, когда воля самого монарха практически сводилась к нулю, Боярская дума стала приобретать более широкие полномочия» [1472] .

1471

Зимин А. А. Россия на пороге нового времени. С. 410; Его же. Формирование боярской аристократии. С. 307, 309.

1472

Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 309.

Нижеследующие наблюдения во многом подтверждают приведенное суждение известного исследователя. Необходимо, однако, делать различие между судебно-административными функциями, которые бояре исполняли наравне с руководителями дворцового ведомства (дворецкими и казначеями), и их коллективной ролью в качестве советников великого князя, членов его Думы.

Что касается деятельности бояр как судей и администраторов, то в этой сфере в изучаемую эпоху каких-либо изменений по сравнению со временем правления Василия III не произошло. Прежде всего нужно подчеркнуть, что далеко не все носители думского звания осуществляли судебно-административные функции, а лишь так называемые «бояре введенные», т. е. те, кому, по верному замечанию Зимина, великий князь доверил исполнение какой-либо должности или поручения [1473] .

1473

Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 308.

В 30-х — начале 40-х гг. XVI в. введенным боярином был кн. Иван Васильевич Шуйский. В этом качестве он выдал несколько грамот (см. выше, гл. 7, табл. 2, строки 1, 5), а в феврале 1540 г., будучи «наместником московским», — губную грамоту Верхнему Слободскому городку на Вятке (Там же. С. 11). Известна также правая грамота, выданная им в мае 1534 г. Троицкому Махрищскому монастырю в качестве великокняжеского судьи (табл. 4, с. 3).

В начале 40-х гг. XVI в. введенным боярином был, по-видимому, кн. П. И. Репнин-Оболенский, в ведении которого находился дворец великой княгини Елены, матери государя: в выданной по его приказу 16 марта 1543 г. жалованной несудимой грамоте Троицкому Махрищскому монастырю пункт о подсудности грамотчика сформулирован так: кому будет до игумена с братией и до их крестьян какое дело, их «сужу яз, князь великий, или мой боярин введеной, у которого будет матери моей великой княгини дворец в приказе» [1474] .

1474

ОР РНБ. Ф. 532 (ОСАГ). Оп. 1. № 124. Подл.