Вечерний свет

Кушнер Александр Семенович

«Супружеская пара. Терракота…»

Супружеская пара. Терракота. Она и он. Этрусская гробница. Не торопи меня. Мне грустно что-то. А в то же время как не изумиться? Не видно скорби. Что же это, что же? Как будто даже рады нам с тобою. Полулежат они на жестком ложе, Как две волны, как бы фрагмент прибоя. Как будто в жизнь могли бы возвратиться, На берег выйти, смерть стряхнуть, как пену. Как больно мне в их вглядываться лица! Как будто мы пришли им на замену. И так понятно мне, что ненадолго, Что все века мучительны и зыбки. Нужна замена, смерть нужна, прополка. Когда

б не эти две полуулыбки!

«Как с морем жаль бывает расставаться…»

Как с морем жаль бывает расставаться, Как на пути обратном, — путь пролег Средь горных круч, — в автобусе томятся, И вдруг его лазурный уголок Блеснет внизу, как сказанное вкратце, Как быстрый взгляд, привет или намек. И снова горы в тусклой позолоте, В густой щетине сосен и дубов, И тень, и тьма, — и вдруг на повороте Опять жемчужный клин, как дальний зов, Как часть души, как счастье на отлете, Страна любви, пристанище богов. Прощай, прощай! Последнее прощанье, Горячий вздох, любимая мечта. Наверное, так пишут завещанье И произносят слово «навсегда», Но синий проблеск, есть в нем обещанье, И «нет» сказав, надеешься, что «да».

3

Разговор с циклопом

Глубокоуважаемый циклоп! Пожалуйста, в сторонку отойдите, Вы в дрожь меня вгоняете, в озноб, Вы в плесени пещерной, в жутком виде, И почему-то глаз у вас на лоб Посажен, это странно, извините. У вас я оказался под рукой Случайно — и прошу у вас прощенья. Ведь вы на самом деле не такой, Как кажетесь, вам мнительность и мщенье Наскучили, спросите: «Кто такой?» Скажу: «Никто», потупившись в смущенье. Почиститесь, помойтесь, лучше врозь Нам быть, зачем вам этот гнев и злоба? Смотрите, как просвечен куст насквозь И к солнцу льнут цветы гелиотропа… О, если б ужас жизни удалось Уговорить мне так же, как циклопа!

«Что случилось? — спросил я его вдову…»

Что случилось? — спросил я его вдову, Неполадка какая-то в организме? Иль тяжелой поездка была в Москву? — Нет, — сказала, — он просто устал от жизни. Говорил он мне это не раз, не два, Не рисуясь, обдуманно и устало. Мне бы вдуматься в эти его слова! Я значенья им как-то не придавала. А ведь всё было так хорошо. Успех Поздновато пришел, но пришел, спасибо. Говорил про унынье, что это грех, За окном ему нравились клен и липа. Я в окно посмотрел: что за благодать! Солнце, дерево, в листья зарылся ветер, — Боже мой, разве можно от них устать? Значит, можно устать. От всего на свете.

«Очки должны лежать в футляре…»

Очки должны лежать в футляре, На банку с кофе надо крышку Надеть старательно, фонарик Запрятан должен быть не слишком Глубоко меж дверей на полке, А Блок в шкафу с Андреем Белым Стоять, где нитки — там иголки, Всё под присмотром и прицелом. И бедный Беликов достоин Не похвалы, но пониманья. Каренин тоже верный воин. В каком-то смысле мирозданье Они поддерживают тоже, Дотошны и необходимы, И хорошо, что не похожи На тех, кто пылки и любимы.

«Представляешь, там пишут стихи и прозу…»

С. Лурье

Представляешь, там пишут стихи и прозу. Представляешь, там дарят

весной мимозу Тем, кого они любят, — сухой пучок С золотистыми шариками, раскосый, С губ стирая пыльцу его и со щек. Представляешь, там с крыльями нас рисуют, Хоровод нам бесполый организуют Так, как будто мы пляшем в лучах, поем, Ручку вскинув и ножку задрав босую, На плафоне резвимся — не устаем. Представляешь, там топчутся на балконе Ночью, радуясь звездам на небосклоне, — И всё это на фоне земных обид И смертей, — с удивленьем потусторонним Ангел ангелу где-нибудь говорит.

«Разговор ни о чем в компании за столом…»

Разговор ни о чем в компании за столом Утомляет, какие-то шутки да прибаутки: Так в спортзале с ленцой перебрасываются мячом, Так покрякивают, на пруду собираясь, утки. Хоть бы кто-нибудь что-нибудь стоящее сказал, Вразумительное, — возразить ему, согласиться! Для того ли наполнен и выпит до дна бокал, Чтобы вздор этот слушать весь вечер, — ведь я не птица. Я хотел бы еще раз о жизни поговорить, О любви или Шиллере — как обветшал он, пылкий, Потому что два века не могут не охладить Романтический пыл, — и к другой перейти бутылке.

«Услужлив, узок, как пенал…»

Услужлив, узок, как пенал, Хитер, усидчивостью взял, Погладить моську рад чужую. Сказала Софья, он смолчал: Шел в комнату, попал в другую. И нам в конце концов плевать, Какую сделает опять Он подлость, — сырость в нем и плесень — Но фраза — что за благодать! Одна из лучших в старой пьесе. С ней, прихотливой, легче жить. О чем жалеть? Зачем грустить? И всем ее рекомендую. Умрешь — и вспомнишь, может быть: Шел в комнату — попал в другую.

Немецкая сказка

Это в старой сказке было важно, Что в чужом томится котелке На плите и хлюпает протяжно, Что несут в котомке, в узелке. Что у них подсохло, что намокло И о чем под вечер говорят. Не хочу смотреть в чужие окна, Видеть женский торс или наряд. Это там, в тени средневековой Узких улиц, в чудной тесноте За чужой покупкой и обновой Взгляд следил, потворствуя мечте. Сватовство, кокетство, волокитство, Мотовство, ребячество и блуд. У меня большого любопытства К людям нет, все как-нибудь живут. Хороши пространства и просторы, В отношеньях легкий холодок. Я люблю, когда на окнах шторы И людей не видит даже Бог.

Портрет

Не заноситься — вот чему Портрет четвертого Филиппа Нас учит, может быть, ему За это следует спасибо Сказать; никак я не пойму Людей подобного пошиба. Людей. Но он-то ведь король, А короли какие ж люди? Он хорошо играет роль Бесчеловечную по сути. Ты рядом с ним букашка, моль, Он смотрит строго и не шутит. Всё человеческое прочь Убрал Веласкес из портрета. Усы, как веточки точь-в-точь, Уходят вверх, — смешно же это? Нет, не смешно! И ночь есть ночь, Дневного ей не надо света. И власть есть власть, и зло есть зло, Сама тоска, сама надменность. Из жизни вытекло тепло, Забыта будничность и бренность. Он прав, когда на то пошло. Благодарю за откровенность!