Вечное дерево
Шрифт:
– Подождем. Это скоро пройдет,-сказал Кузьма Ильич, встав под узкий карниз книжного киоска.
Степан Степанович молча согласился. Глядя на дождь, на солнце, он забылся. Дома, деревья, дорога, проносящиеся по ней машины-все блестело. Серебряные струи ударялись о шоссе, высекая искры. Асфальта не было видно, только эти искры. Сплошные искры. Они ослепительно сверкали и переливались всеми цветами спектра.
– Ты о чем хотел поговорить?
– спросил Кузьма Ильич.
– Да влип я сегодня, - с усмешкой
– на фланговый огонь напоролся. В общем, махнулся деталями с Клепко.
– Вот великий комбинатор! Клепко, говорю, комбинатор.
– Да нет, я сам. Теперь отступать нельзя. Вот я и хотел посоветоваться насчет этих... реостатных рам. Ничего там нет... Какой-нибудь рационализации?
– Пробовали. Ты Сеню Огаркова спроси.
Степан Степанович покачал головой:
– Хм... Сеню... Он мне мораль прочитал... Яйца курицу...
– Он может.
Степан Степанович насупился.
– Молодняк у нас, полковник, что надо, - с гордостью произнес Кузьма Ильич.
– Ты в нем разберись получше. Тут не яйца курицу..
– Что ж хорошего?
– возразил Степан Степанович, вспомнив обидевший его разговор с Сеней.
– То, что выгодно,-делаем, невыгодно-пусть дядя делает.
– Это мы регулируем. А материальная заинтересованность-стимул, ее надо еще выше поднять.
– Мне кажется, если так, - неуверенно возразил Степан Степанович,-да особенно по отношению к молодежи, так мы ее испортим. Деньгами...
– Не беспокойся. Если растет заработок у бригады Цыбулько, то не за счет погони за жирными, а за счет рационализации.
Он опять полез за папиросой, раздумал, махнул рукой.
– Завтра договорим. Ты заходи в контору... А сейчас поехали. Кажись, прошел дождик. У меня сегодня вроде бы праздник, сыну десять лет стукнуло. Приглашаю.
– Никак не могу.
– Тогда пока. И не унывай. Что-нибудь придумаем с этими рамами.
– Он улыбнулся сдержанно.
– Не дадим тебе и твоей бригаде с голоду погибнуть. Кузьма Ильич подал руку и заспешил к троллейбусу.
* * *
Перед Степаном Степановичем стояла ближайшая задача: реостатные рамы. Он чувствовал: с решения ее начинается его авторитет в бригаде, в цехе.
На самой середине проспекта его окликнули. От трамвайной остановки навстречу шел Сеня Огарков.
– Бог есть!
– воскликнул Степан Степанович, устремляясь к Сене.
Он не дал парню выразить свое удивление.
– Сказали: ты занимался рамами?
– Да бросьте вы! Наряд общими силами закроем.
– Я спрашиваю: ты что-пибудь придумывал?
– Ну, было...
– Что? Выкладывай.
Сеня покосился на подходивший трамвай, сдвинул брови на переносье так, что из них образовались крылышки.
– Там с кондуктором морока. Наклоняется,
– Смотрите.
Сеня стал рисовать на коробке и объяснять торопливо;
– Рама вставляется в кондуктор, кондуктор-в тиски. Тиски эти тяжелые, зараза...
– Ну, а что придумал?
– Не успел. Мастер рамы другим передал.
– Эх!-не то осудил, не то пожалел Степан Степанович и заспешил домой, чтобы в тишине поразмыслить над Сениным разъяснением.
У пивного ларька он увидел Самофала.
– Ты чего здесь?
– Выпьем по кружечке.
Степан Степанович стал в сторонку, разглядывая Самофала. Друг явно сдал за последние месяцы. Вместо боевого, подтянутого офицера, каким был Иван Дмитриевич совсем недавно, перед ним стоял сутулый, седой, небритый человек в полинялой рубашке и плохо отглаженных брюках.
Они обошли ларек, сдунули пену с кружек и отпили по глотку.
– Свежачок,-одобрил Самофал и, крякнув от удовольствия, поставил кружку на покрытый пятнами выступ.
– Слушай, Иван. Тебе работать надо.
Блаженное выражение с лица Самофала исчезло. Он помрачнел и снова схватился за. кружку.
– Ты катастрофически стареешь. Со стороны это видно.
Самофал сделал усилие над собой, улыбнулся как-то виновато и робко.
– Переломный возраст. Закон природы.
– Оставь. Добра желаю. А закон один: работать.
– Ладно, ладно. Дай спокойно выпить.-Он пригубил и поспешно перевел разговор: - Ну, побывал у дочери?
– С ней порядок.
– А что жена? Сын?
– Молчат.
– А работа как? Пошла?
– Да нет. У меня день ото дня не легче. Все никак не могу найти своего места, все еще не в своей тарелке, а главное, не могу войти в новую жизнь, в новый ритм, в новые порядки... Все что-нибудь не так... Хочу как лучше, а получается не то... Сегодня вот с одним типом, неким Клепко, нарядом махнул. Отдал ему жирные, ну, подороже, значит,-он посмотрел на Самофала, что-то сообразил и заговорил быстрее: - Иван, ты же артиллерист. В технике соображаешь. И на заводе до армии работал.
– Анкетные данные правильные,-подтвердил Самофал.
– Слушай, посоветуй. Влип я.
Степан Степанович огляделся, поднял с земли обгоревшую спичку и начал чертить ею на стенке ларька все, что чертил ему на коробке сигарет Сеня Огарков.
Несколько раз им кричали, требуя кружки. Неоднократно возникал и затихал шум в очереди. Они не слышали ничего. Лишь когда буфетчица скрипнула дверью и потребовала возврат посуды, они извинились и направились к дому.
– Подумай, Иван,-еще раз попросил Степан Степанович, протягивая руку на прощанье.-Может, что сообразишь.