Вечное дерево
Шрифт:
Кузьма Ильич не пошевелился и не поднял головы.
– Подумай, Георгий Фадеевич. Неладно это.
– А я и подумал. Бестолковщина это, и мириться с нею нечего.
Кузьма Ильич сделал над собой усилие, попробовал улыбнуться.
– С женой поругался, что ли?
Георгий Фадеевич повторил упрямо:
– Я заявил, а твое дело остальное.
– Может, вместе подумаем?
– Не гневайся, Кузьма Ильич, не буду вместе думать. По другим вопросам-пожалуйста, а по этому не пойду на компромисс. А за себя я подумал. Крепко подумал.
Он
Кузьма Ильич сидел молча, разглядывая жирные пятна на картоне, что остались от рук Георгия Фадеевича.
– Видал?
– спросил он после паузы.
– И вот так каждый день.-Он повысил голос. Теперь ему незачем было сдерживаться и скрывать свое состояние. Портачат там, а я отвечай.
– Он со стуком выдернул ящик стола и протянул Степану Степановичу тонкую брошюрку в твердом коричневом переплете. Проверь расценочки.
Ты на днях интересовался. Процент выработки большой, а зарплаты нет. Вот и не идут в станочники - о слесарях я и не говорю, - а все на конвейер норовят.
– А вы-то что?
– не выдержал Степан Степанович.
– Пишем, доказываем. Сейчас этот вопрос в верхах решается. А ты-то чего пришел?
И хотя ответа на недоуменный вопрос-на поступок молодежи-у Степана Степановича не было, он сдержался, поняв, что его слова прозвучат сейчас некстати.
– Да так... Уже все ясно...
Кузьма Ильич заметил, что Стрелков чего-то недоговаривает, но расспрашивать не стал и о вчерашнем разговоре с Куницыным тоже решил не говорить.
– Как насчет рам?
– спросил он.
– Да пока никак. Оснастку менять надо.
– Подумаем. Я тут кое-кого поспрошаю.
Степан Степанович поблагодарил начальника цеха и ушел с еще большей тяжестью на душе.
* * *
Сразу после работы он пошел в парк. Там хорошо думалось.
Парк был неподалеку, в трех кварталах от его дома.
Степан Степанович помнил эти места по войне. Здесь была городская свалка. Однажды, возвращаясь из-под Пулкова, он попал здесь под бомбежку, отлеживался среди мусора и отбросов. Теперь участок не узнать было.
В тенистых аллеях стояли длинные скамейки с удобными спинками. На главной аллее, широкой как улица, бил фонтан. Против фонтана, на высоких постаментах, возвышались бронзовые бюсты героев-защитников города.
Возле них останавливались люди. Вокруг фонтана бегали ребятишки.
Степан Степанович прошел в дальний затененный уголок, сел на скамейку у пруда.
Вдали слева виднелась парашютная вышка и сразу два упругих купола над нею. В лучах солнца парашюты казались золотистыми, а сама вышка синей и легкой.
Парашюты периодически опускались, и под ними покачивались темные фигурки, четкие, точно нарисованные углем на чистом холсте светло-голубого неба.
Степану Степановичу вспомнилось, как он впервые прыгал с парашютом и со страху дернул за кольцо раньше положенного счета, и чуть было не зацепился стропами за хвост "У-2".
"Когда
"Когда начинаешь вспоминать, замечать время-это уже сигнал, это уже звоночек..."
– Чапай думает,-раздался густой бас.-Не помешаю?
Перед ним стоял Куницын.
– Пристраивайся.
Куницын сел, широко расставив ноги, хлопнул себя по коленям.
– Наблюдаю,-объяснил Степан Степанович, упреждая ожидаемый вопрос, и указал на парашютную вышку.
– У тебя сколько за плечами?
– спросил Куницын.
– Десять прыжков.
– А у меня дюжина.
– Куницын засмеялся, словно закашлял, потом оборвал смех, добавил уже спокойно и мечтательно: - Пока над тобой не раскроется, не тряхнет, впечатление такое, будто душа с телом расстается.
А как раскроется-душа на место заползает и орать на весь мир охота: мол, снова жив и ногами болтаю.
– Похоже, - согласился Степан Степанович.
Они замолчали, оба думая об одном и том же: о том, что все это было, но прошло и уже никогда не повторится.
– Легендарные факты вычитал, - первым прервал молчание Куницын.
– Для тебя специально.
Он полез в карман, достал потертую записную книжку с загнутым углом.
– Записал даже.
– Докладывай.
Куницын раскрыл книжку, но продолжал, не заглядывая в нее:
– Оказывается, во многих странах опыты проводили относительно работоспособности пожилых и стариков.
Любопытные данные. В Англии, например, обследовали четыреста предприятии и установили, что производительность труда пожилых рабочих в основном та же, что и у молодых. В Америке... Что же в Америке?
– Он полистал книжку и нашел нужную запись: -Ага, вот. В Америке обследовали свыше пяти тысяч рабочих разного возраста. Работоспособность 35-44-летних брали за 100. И получилось: у 45-54-летних этот коэффициент равен 101,1, у 55-64-летних - 98,6, от 65 лет и старше101,2. Каково?
– Убедительные факты, - сказал Степан Степанович.
– Только чего это ты вдруг?
Куницын покачал головой, глядя на носки своих ботинок, вновь схватился за книжку.
– Вот еще факты. Академик Гамалея жил до 90 лет и трудился. Также до 90 лет не бросал работы академик Зелинский. Великий английский писатель Бернард'Шоу творил до 94 лет. Основатель агробиологии академик Виноградский умер в возрасте 97 лет и почти до последних дней интересовался жизнью и работой. А композитор Верди создал своего неповторимого "Фальстафа" в возрасте 80 лет. А вот еще один весьма знаменательный факт. Азербайджанский колхозник Махмуд Айвезов прожил 152 года и до последних дней трудился. Трудовой стаж этого человека )33 года. Айвезов этот никогда не болел, купался в родниковой воде, спал под открытым небом.