Вечное дерево
Шрифт:
– А вы на каком курсе?
– спросил Журка, потому что неловко было молчать. Еще подумает, что он не слушает.
Ганна помрачнела. Журка уж и не рад был, что за-' дал вопрос. Ведь знал, что она не любит расспросов.
– У меня... перерыв в учебе.
Ганна уткнула лицо в букет и стала глубоко вдыхать аромат цветов, будто ей и в самом деле захотелось сейчас подышать этим ароматом. Журка совсем близко увидел круглую родинку.
– Скажите, Витя, вам приятно бывает, когда... скажем, вы мяч в корзину забросите?
– Испытываю.
– Но игра прошла, и все это прошло. Нет, я не хочу вас обидеть. Но в смысле - никому от этого реальной пользы нет. В' широком понимании людям. Не обижайтесь.
– Запишут очко, и только,-согласился Журка, заставляя себя слушать Ганну и не обращать внимания на ее родинку.
– Тогда вы понимаете, как приятно, когда то, что ты сделал, полезно людям. У меня, например, первая гайка, сработанная моими руками, до сих пор хранится. Когда я ее нарезала-не поверила, долго присматривалась, где еще есть такие гайки. Вы не представляете, Витя; какое это ощущение! Как объяснить? Вот вам приятно, что ваши цветы понравились мне?
– Еще как, - признался Журка.
– Вот видите. А если не только мне, а многим людям.
У многих то, что сделано вами. И оно приносит им пользу и радость. Как это замечательно! Ведь правда? Чего ж вы молчите?
– Наверное. Я не испытывал.
– А сама работа. Это такая радость, Витя, вы не представляете! Берешь кусок металла, совершенно грубый, необработанный, и начинаешь точить его, шлифовать, сверлить. Пахнет окалиной. Стружка вьется колечками. Металл теплеет, нагревается, будто оживает в твоих руках.
Она говорила увлеченно, горячо. Глаза у нее блестели, лицо горело. Журка никогда еще не видел ее такой оживленной. Ему захотелось сделать ей приятное, чемто ответить на это оживление. Он вспомнил слова отца и сказал:
– Мой отец назвал рабочий класс "вечным деревом".
– А что?
– Ганна секунду подумала, повела плечами.
– Видите вон тот платан, огромный, ветвистый, такой могучий. Видите? Вот такое дерево, да?
– Не знаю.
– Нет, еще мощнее и действительно вечное, потому что наши руки всегда, и при коммунизме нужны будут, их не заменит никакая техника.
Журка рассмеялся, потому что так ее слова совпадали со словами отца, точно они заранее сговорились с Ганной, и так Журке приятно было, что он попал в самую точку.
– Вы приходите к нам. Вы сами увидите,-сказала Ганна, потому что ей показалось: он не верит и смеется над ее словами.
– Знаете, какие у нас люди? Хотите, расскажу? Начальник цеха Кузьма Ильич. Он в войну в Сибири на морозе работал. Представляете, что это такое?
Руки металлом прихватывало. А работать нужно было, для фронта необходимо. И Кузьма Ильч-работал.
А после войны, между прочим, он заочный институт кончил. Рабочего человека любит. Если вы честно трудитесь, он
Журка жадно слушал, понимая теперь каждое слово и все представляя себе, о чем она говорила: огромный завод, светлый цех, вспыльчивого мастера.
– А наши девушки, - продолжала Ганна.
– У меня три подружки. Самая закадычная - Галка, Хохотушка.
Посмотрите-не поверите, что на ее счету три рацпредложения. Днем веселая, не пикнет, а вечером...
– Ганна закрыла глаза, улыбнулась. Воспоминания разбередили сердце. Так захотелось на завод, в бригаду, к подружкам.
Она хотела отложить цветы и смахнула сумку. На землю вывалились письма. Журка бросился поднимать их и успел прочитать два слова: "Энергетик", "Цыбулько"...
– Еще рассказывайте,-попросил он, подавая сумочку.
– Мы все очень дружны. Все "как один человек. Испытывали вы такое, Витя, чтобы твои мысли совпадали с мыслями друзей, твои стремления были и их стремлениями, твои чувства - и радость и горе - разделялись бы ими, как свои чувства. Испытывали?
– В команде, во время соревнований.
– Это все-таки не то. Игра прошла, и вы разошлись, разъединились. А мы работаем на одном заводе, в одном цехе, в одной бригаде, живем в одном общежитии, учимся в одном втузе. И в кино вместе, и в Дом культуры, и на самодеятельность. У нас Сеня на баяне играет, и Нелька и Нюся песни поют.
Ганна поймала себя на мысли, что она уже не для него, а для себя рассказывает, и чем больше рассказывает, тем сильнее хочется всех повидать и поработать со всеми.
– Ну еще, пожалуйста, - попросил Журка.
– Мы вот, знаете, Витя, соберемся вечером и начинаем соображать, что бы такое новенькое придумать? Не для денег, не для какой-то там славы. Хочется нам, чтоб лучше было, хочется почувствовать, на что мы способны.
Вот вам, наверное, хочется, чтоб больше очков было?
– Хочется.
– Вот так и нам...
– Жура!-прервал их резкий голос.
Журка так и обмер. Некоторое мгновение он колебался: отзываться ли? Потом понял: все равно от этого не уйти-обернулся. Шагах в десяти от скамейки стояла мать.
* * *
– Жура!
– повторила она повелительно.
– Я сейчас, - буркнул Журка и пошел навстречу матери.
– Так вот ты как занимаешься!
– сказала Нина Владимировна дрогнувшим голосом.
– Так вот где бабушкины розы! Идем.
Но Журка не мог уйти, не сказав Ганне до свиданья.
Он вернулся к ней и, не поднимая глаз, не произнес, а простонал:
– Извините.
– Так вы совсем не Виктор,-сказала Ганна ледяным голосом.
– Честное слово...
– Вас зовут каким-то другим, каким-то птичьим именем.