Вечное дерево
Шрифт:
– А две можно?
– спросил он.
– Ты что?
– Нет, две.
– Димка повысил голос.
– Ну и гад, - прошипел Журка.
– Только поскорее.
Димка взял "Занзабуку" и "Восемь лет среди пигмеев". В дверях он остановился и заявил:
– Если не понравятся, приду обменивать.
– Топай, топай отсюда.
Мальчишка хихикнул и спокойно пошел по лестнице, пристукивая своими резиновыми пятками по ступеням...
Во время завтрака на кухню вошла бабушка, вся обмякшая, будто больная.
–
На секунду сердце Журки сжалось от стыда и жалости, но тотчас он представил Ганну-загнутые ресницы, венок волос, родинку на раковине уха и, поблагодарив за завтрак, поспешил вниз, за букетом.
* * *
Ганна сидела на прежнем месте и смотрела на море.
Она была все такая же, красивая, самая лучшая: золотисто-рыжий венок горел на солнце, как корона.
Журка свернул в аллейку, дал круг, подошел с другой стороны. Она все сидела, не меняя позы.
Он еще дал круг, не решаясь подойти к ней, боясь, что Ганна прогонит его или опять, как вчера, встанет и уйдет, и теперь уже навсегда. Он боялся вспугнуть ее, точно она была птицей и могла улететь.
К его удивлению, Ганна повернула голову, увидела его и не прогнала.
Она молча поздоровалась и указала на скамейку.
Журка сел на самый краешек и замер.
Было жарко. Над морем висело беловатое марево, как туман, и горизонта не было видно. Шел белый пароход и постепенно тускнел, исчезал в этом мареве, как будто растворялся в нем.
– Что, цветы купили?
– спросила Ганна.
– Ага.
– А может, мне?-спросила она с усмешкой.
– Ну да. Вам. Вот, возьмите.
– Вы серьезно?
– Честно.
– Ну, спасибо.
– Ганна приняла букет, поднесла его к лицу и глубоко, с тихой, довольной улыбкой вдохнула.
Ганна знала, что он придет, ожидала его появления.
Вчера она действительно не хотела больше видеть этого "большого мальчишку". А потом природная доброта взяла верх, и она подумала: "Плавает парень. И кто поможет ему?" Всю свою жизнь Ганна привыкла помогать людям, если видела, что им нужна ее помощь, потому что и они ей, рано осиротевшей, тоже помогали всю жизнь.
– Ну как, что надумали? Куда поступаете?
– спросила Ганна.
Журка молчал, потому что об этом, о своем будущем, он как раз меньше всего думал за прошедшие сутки. Да и какое оно, будущее, имеет значение, если она рядом, если она простила его и он снова с нею?!
– Вы извините,-сказала Ганна, так и не дождавшись ответа.-Но я этого не понимаю. И-хотите почестному? Презираю это. Как можно поступать куда попало? Для чего? Лишь бы идти? Вам нравится вон та девушка в сарафанчике?
– Хорошая.
– Тогда пригласите ее сюда и сидите с нею.
– Ну да! Что вы?-Журка поднял на Ганну испуганные глаза.
– Вы же сами сказали-хорошая. Так идите и пригласите.
– Зачем? Я вовсе не хочу приглашать ее.
– Ну вот,-сказала Ганна и улыбнулась
У Журки отлегло от сердца.
– Значит, вам не все равно, с кем сидеть? Так как же вам Может быть все равно, кем быть? Это ж посерьезнее. Это ж: на всю жизнь. Вы понимаете?
– Понимаю.
– Тогда еще хуже. Как же вы можете, понимая, что это важно, так легкомысленно относиться к выбору профессии? Как? Говорите!
Журка готов был сказать что угодно, только бы не обидеть ее. Но именно этого "чтоугодного" ответа она и не хотела слышать, а другого ответа он не знал.
– Эх вы!
– произнесла Ганна с такой досадой, что Журка готов был сквозь землю провалиться.
По морю скользили легкие катера. С пляжа доноси"
лись голоса и визг. В небе гудел вертолет. Тень от него проплыла по воде, по гравиевой дорожке, по Журкиньм ногам в белоносых кедах и скрылась за кипарисами.
– Вам повезло, - продолжала Ганна после молчания.-Вы кончили школу, получили среднее образование.., А вот мне не повезло. Я в детстве только семь классов кончила. И вы считаете меня недоучкой.
– Ну что вы?-прервал Журка.
– А что вы сказали вчера? Ну-ка, припомните!
Журка опустил голову. Ганна пожалела его, произнесла как можно мягче:
– Тогда зачем вам обязательно в вуз! Вот этого я не понимаю. Почему все окончившие школу рвутся в институты, за дипломом? Ну разве в дипломе дело? Диплом-это бумага с печатью, и все. Правда, наша Полина Матвеевна говорит: "Без бумажки ты букашка, а с бумажкой-человек". Но это она так. Нам в ремесленном Сергей Герасимович часто приводил слова Горького:
"Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд, даже самый грубый,-возвышается до творчества"... Согласны?
Журка кивнул головой.
– Вот недавно к нам в цех пришел заслуженный человек, офицер, уже на пенсии, а не смог без работы, потому что привык трудиться. Он бы мог пойти куда угодно, а пришед к нам, потому что в юности был слесарем, любил это дело и свою любовь через всю жизнь пронес.
"Как мой отец",-подумал Журка, но тут же эта мысль выскочила из головы, и он снова весь превратился в слух и внимание. Ему нравилось даже не то, что говорит Ганна, - признаться, он и сейчас не очень понимал ее, - ему нравился ее голос, переливы его, задушевность, мягкость и еще круглая родинка на левом ухе, которая так и тянула к себе.
– Вы когда-нибудь были на заводе?
– Приходилось. Практику отбывали.
Он произнес это таким тоном, что Ганна поняла: завод ему не понравился.
– Вот если бы вы на нашем заводе побывали. Не подумайте, я совсем не агитирую. Но наш завод... Я его ни на что не променяю. Вот дайте мне любую работу, самую хорошую, создайте любые условия, самые замечательные,-не пойду. Кстати, мы все учимся, вся наша бригада. У нас при заводе втуз есть. Но если и закончим, если и диплом получим - то никуда с завода.