Вечный воин
Шрифт:
23
Утро было сырое и холодное. Ночью прошел дождь, не ахти какой, но напитал воздух влагой. Она конденсируется на моих доспехах и стекает крупными каплями на седло и дальше на попону. Как по мне, в такую погоду воевать приятнее, чем в жару, когда тоже весь мокрый, но от собственного пота.
Восточно-римская армия встретила нас в Дакии, в большой долине на берегу реки Утус, правого притока Дуная. Командует армией Арнегискл, военный магистр соседней провинции Мезия. Он ставленник Аспара, так что, помогая гуннам победить римлян, я заодно помогаю и своему тестю. Вражеские комитатенсы стоят почти у вершины длинного пологого склона, поэтому хорошо видны мне. Красиво стоят — хоть что-то осталось от былых времен, когда считались непобедимыми. На флангах ауксилии и конница, примерно по пятьсот катафрактов на каждом. Эти строй не держат. Впрочем, так же было и в предыдущие мои «римские» эпохи. Часть ауксилиев россыпью перед строем. Это сагиттарии (лучники), экскулькаторы (метатели дротиков) и фундиторы (пращники и балистарии). В данном случае балистарии — это не обслуга баллист, которая называется так же, а, к
Гуннская армия, если ее можно назвать таковой, потому что титульная нация в меньшинстве, процентов пятнадцать от общего количества, построилась в нижней части долины. В центре занимают место германские отряды. Точнее, там смесь самых разных племен и народов, которые освоили азы римской тактики, испытав сперва ее на своей шкуре. На сложные маневры вряд ли способны, но атаковать по прямой, держа строй — это запросто. На флангах стоит тяжелая конница, примерно по тысяче, и чуть впереди — конные лучники, которых тысяч пять или больше. Они постоянно перемещаются, поэтому сложно пересчитать. Если в тяжелой кавалерии есть и кочевники, и оседлые, включая римлян, то среди лучников только дети степей. Большую их часть и составляют гунны. Центром командует Онегез, правым флангом, на которым и я — Эдекон, левым — Орест. За Атиллой общее руководство.
Армии стоят друг против друга уже с час. Гунны надеются, что погода наладится. Тогда тетивы не будут сыреть, благодаря чему луки будут стрелять мощнее, дальше. Чего ждут римляне, не знаю. Наверное, надеются, что гунны попрут вверх по склону, выдохнутся, и тут их и покрошат доблестные педы и катафракты. Только вот лошади на такой дистанции — с километр — вряд ли устанут сильно, а пехоту в бой Атилла пока бросать не собирается. В гуннской армии этому роду войск отводится вспомогательная роль.
Как обычно перед боем, мне хочется пить и ссать. Если с первым проблем нет, небольшая серебряная фляга с вином, разбавленным водой, в седельной сумке, то со вторым сложнее. Прямо с седла не получится, соседей огорчишь, потому что стоим не так, чтоб очень плотно, но места мало для здоровой струи здорового человека. Приходится слезать и отливать под ноги своему коню на раскисшую, истоптанную копытами землю. Мне сразу вспомнилось, что и в будущем шоферы будут отливать на колеса своих автомобилей. Соратники подшучивают надо мной, а потом я следовал их примеру, когда они следовали моему. Все это без злобы, чисто чтобы поднять настроение себе и другим. Мы ведь, хоть и из разных племен и народов, но сейчас соратники, и жизнь каждого зависит от тех, кто с тобой плечом к плечу, точнее, нога к ноге, потому что иногда цепляем друг друга ступнями. Отлив, я забираюсь на коня, поудобнее устраиваюсь в высоком седле и делаю глоток из фляги. Вино кажется пресным. Сплевываю тягучую слюну и протягиваю флягу соседу справа, молодому гунну с «чистым», без шрамов, лицом, который внимательно следит за мной. Сосед делает пару больших глотков, возвращает заметно полегчавший сосуд.
В тот момент, когда я прятал флягу в сумку, впереди началась движуха. Видимо, отцы-командиры решили, что погода лучше не станет, приказали наступать. Конные лучники неспешно поскакали в сторону римской армии, на ходу доставая из-за пазух сухие тетивы, чтобы заменить те, что были ранее, которые чуть длиннее. Процедура замены тетивы не проста, даже когда стоишь на земле, потому что луки очень тугие, а чтобы делать это, сидя на коне, который движется, надо иметь хороший навык. Я пока не умею. По мере приближения к врагу, конные лучники растягиваются в стороны и скачут быстрее. Вскоре они несутся одной лавой, громко гикая, свистя, выкрикивая самые разные слова. У каждого народа свой боевой клич, но все вместе они сливаются в один, который, как мне кажется, един для всех армий мира. Это звук ярости, помноженной на страх. Кажется, что гуннские лучники сейчас вклинятся в ровные ряды римских педов, спрятавшихся за большими щитами, сомнут их. Нет, метров за сто кочевники начинают «каруселить» — двигаться по кругу, быстро стреляя на скаку. Когда лицом к врагу и хорошо видят цель, то бьют, так сказать, прямой наводкой в воинов первых рядов, а когда удаляются от него и стреляют, обернувшись, то по навесной траектории в стоящих в середине и хвосте. Тысячи стрел летят с характерным свитом, точнее, подвыванием. Даже на дистанции в несколько сот метров
Я не заметил, чтобы римские отряды начали движение, но гуннские конные лучники прыснули от них, как по команде «Все вдруг». Этому маневру, конечно, учат, но в индивидуальном порядке или небольшом отряде, поэтому удивляет согласованность действий многотысячного. Во время боя отряд профессиональных воинов превращается в единый организм, точнее, единое энергетическо-эмоциональное поле, в котором между всеми его членами устанавливается невербальная незримая связь. Ты действуешь на инстинкте, совершая именно то, что надо, что приблизит победу и поможет уцелеть. Камикадзе такая связь не нужна, он за пределами инстинкта. Конные лучники поскакали наутек, вытягивая врага. Отскакав метров на триста, заметили, что их не преследуют, вернулись и опять начали «каруселить».
Терпение у Арнегискла кончилось после четвертого их наезда. Наверное, ему доложили, какие потери понесла стоящая без движения римская армия, или просто сработал охотничий инстинкт. Первыми бросились в бой катафракты, несколько десятков которых за время ожидания выпали из сражения убитыми, ранеными или оставшимися без лошадей. Пока что защитные доспехи есть мало на какой, и чаще закрывают только грудь и голову. Каждый кочевник уверен, что пеший воин — половина воина, поэтому в первую очередь стреляет в коня, который и больше, и без брони, и не уклонится, и щитом не закроется. Им плевать на породистых и, по их мнению, слабых здоровьем и невыносливых римских, убивают без жалости.
Конные лучники сразу проскакали к своим. Сперва медленно, не уверенные, что за ними гонятся всерьез, а потом все быстрее и смещаясь на фланги. При этом на скаку посылали стрелы в гнавшихся за ними катафрактов. Тем бы, шуганув врагов, вернуться на исходную, но тут явно погнались за удирающей добычей. Только вот вместо легкой конницы, которая обогнула фланги гуннской армии и стала пока недосягаемой, им пришлось вступить в бой с тяжелой, можно считать, такими же катафрактами. В том числе и со мной. Поскольку я знал, что в первый ряд меня не пустят, да и сам туда не стремлюсь, вместо тяжелого длинного копья, тройку которых, изготовленных по моему заказу в Константинополе, захватил в поход, взял легкую двухметровую пику. Она была воткнута трехгранным наконечником в землю возле моего коня, пока ждали, а теперь держал в правой руке. Наконечник был испачкан грязью. Вытру о врага.
Мой конь, истомившийся стоять на месте в толчее, без понукания зашагал, когда передние ряды начали движение. На рысь перешли быстро и немного растянулись в сторону центра, чтобы, наверное, охватить катафрактов. Стало свободнее, и я как бы переместился из пятого ряда в третий, на правый край его. Если раньше не видел врагов, закрывали соратники, то теперь мог полюбоваться на скакавших навстречу. Неслись целеустремленно. Поняли, наверное, что не смогут догнать лучников и обрадовались, увидев новую цель. Впрочем, не все. Я заметил, как несколько римских всадников, скакавших крайними справа, начали разворачивать коней. Струсили или трезво оценили ситуацию — не знаю, но жизнь себе спасли.
Вражеский катафракт в чешуйчатом доспехе с разгона сбил копьем гунна из первого ряда и протиснулся во второй. Копье выдернуть не успел, уронил и полез за спатой. Оказавшиеся рядом с ним с двух сторон гунны ничего не могли с ним поделать: тот, что был справа, не мог ударить копьем на такой близкой дистанции и поменять на палаш не хотел, а тому, что слева, и вовсе несподручно было что копьем, что палашом. Я пришел им на помощь, ударив пикой в голову. Точнее, целил в незащищенную шею, но римлянин заметил мою пику и последний момент наклонил голову, намериваясь подставить шлем с длинными и почему-то развязанными нащечниками. Грязный наконечник вошел ему в рот почти на всю свою двадцатисантиметровую длину. Я выдернул пику и кольнул ей вражеского коня в незащищенную спину у седла с позолоченной, вроде бы, лукой. Жеребец заржал и попробовал встать на дыбы. Не получилось в такой давке, но сбросил наездника, наверное, уже мертвого, а потом начал метаться из стороны в сторону, пытаясь выбраться из толчеи. Своими действиями он не давал другим катафрактам приблизиться ко мне, поэтому я взял левее, где орудовал спатой римлянин в кольчуге. На плечах у него были пластины от ламинарного доспеха, который я видел в римском музее в двадцать первом веке под названием лорика сегментата. В мою предыдущую эпоху таких не было и в эту раньше не попадались. Видел их лишь на фреске в доме тестя. Как он сказал, в таких доспехах сражались при императоре Траяне, то есть во времена былинные. Римлянин, точнее, германец на службе у императора Феодосия Второго, рубился умело и отчаянно. Он завалил двух, пока я не вогнал ему пику в левое бедро, защитой которому служили только кожаные штаны. Дернувшись от боли, катафракт повернулся в мою сторону — и в это момент кочевник ударил его клевцом по правому плечу ниже полос, запросто пробив кольчугу, а потом по шлему в районе уха. Не видел, пробил ли шлем, или только оглушил германца, но тот свалился кулём, угадав во временно образовавшийся просвет между его конем и соседа слева. Больше я ни до кого дотянуться не сумел, потому что мешали лошади без всадников. Впрочем, сражаться уже было практически не с кем. Уцелевшие катафракты разворачивались и удирали. За ними погналась наша легкая кавалерия, обстреливая на скаку из луков, а тяжелая начала возвращаться на фланги, потому что пехота обеих армий пошла на сближение.