Вечный воин
Шрифт:
Рубилово было такое многолюдное и жестокое, что десятка два городских стражников предпочли не вмешиваться, пока минут через пятнадцать не подошла подмога — сотни две воинов из охраны императора. Древками коротких копий они начали колотить дерущихся, разгоняя их. В основном доставалось венетам, потому что военные издавна поддерживали прасинов. Вскоре на площади возле главного входа на ипподром осталось лишь несколько десятков тел, валяющихся в самых разных позах. Кто-то быстро очухался и ушел сам, кого-то унесли. Среди последних был Флавий Вандал. Три охранника, оклемавшиеся раньше, отнесли его, изрядно избитого и испачканного кровью и грязью, до паланкина. По пути Флавий Вандал пришел в себя и начал орать, что ничего не видит. Слепых чиновников не бывает,
Услышав это, я пошел в дальний конец площади, где договорился встретиться с Ролло Плеторием, если потеряемся во время драки. Место было стремное. Обычно здесь тусовались в дни ристалищ мутные типы, судя по рожам, способные грохнуть за пару нуммиев. И сейчас там стояло десятка полтора таких. Они внимательно вглядывались в пострадавших во время драки, определяя, наверное, из кого можно будет легко вытрусить несколько монет. Ролло Плеторий стоял наособицу.
— Оба глаза, как ты просил, — первым делом сообщил он шепотом.
— Знаю. Слышал, как он плакался, что ничего не видит, — подтвердил я и похвалил: — Ты молодчага! Я не думал, что так хорошо получится!
— Я еще и не такое могу! — хвастливо произнес прасинский стасиот и произнес многозначительно: — Так это… благодарность… за два.
— Вот она, — произнес я, доставая из-за пазухи кожаный мешочек с монетами. — Десять солидов, как договаривались.
И я начал доставать и отдавать ему по одной золотой монете, показывая каждую и громко считая. Когда закончил, все мутные типы уже смотрели на нас.
— В расчете? — спросил я.
— Да, всё в порядке! — радостно произнес Ролло Плеторий, который, видимо, до последнего не верил, что получит такое щедрое вознаграждение, и предложил:. — Пойдем обмоем это дело.
— У меня денег больше нет, все потратил, — признался я громко, чтобы услышали и те, кто за нами наблюдал.
— Я тебя угощу! — расщедрился прасинский стасиот.
— Нет, спасибо! — отказался я. — Поспешу домой, чтобы сообщить жене, что ее возлюбленный больше не позарится на нее!
— Как хочешь, — молвил Ролло Пелторий и, весело насвистывая, пошагал в сторону того трактира, где мы гужбанили в обеденный перерыв.
Я хотел посоветовать, чтобы не свистел: денег не будет. Подумал, что их все равно не будет, даже если прасинский стратиот свистеть разучится, и пошел в другую сторону. Пройдя метров двадцать, оглянулся и увидел, что за ним шагают три типа из тех, что видели, как я отдавал золотые монеты. Подозреваю, что потратит их не Ролло Плеторий, потому что мертвые не пьют.
19
Хочешь быстро разбогатеть — шагай по трупам. Главное, чтобы по твоему не шагнули. У меня пока получается. Два выполненных поручения тестя сделали меня немного богаче. Добавив из награбленного во время похода с гуннами, я прикупил именьице на азиатском берегу Мраморного моря, часах в четырех пути от переправы через Босфор. Можно и по морю добраться, но займет больше времени в зависимости от ветра и волнения. К тому же, Ирина путешествовать по морю не любит, потому что ее укачивает. Так что в апреле мы перебрались туда на лето по суше: она в возке, запряженном двумя мулами, я на коне, а рабы в арбе, запряженной парой волов, которую арендовал для путешествия. Дом в имении тоже в греческом стиле, но больше нашего городского, и рядом хозяйственный двор, в котором между птичником и хлевом стоит одноэтажное помещение для рабов, напоминающее планировкой римский публичный дом. Рабов стало у нас на одиннадцать человек больше. Это крестьяне из Фракии, захваченные зимой в плен гуннами и проданные константинопольскому работорговцу. Несмотря на мирное соглашение, отряды кочевников переправлялись по льду через Дунай и нападали на деревни и караваны. Зимы сейчас холоднее, чем в предыдущий мой период.
Рабы мне нужны для обработки большого виноградника, среднего огорода и маленького сада, в котором растут по две оливы и инжира и по три яблони, груши и сливы. Виноградник сравнительно молодой, тринадцать
Его теперь хранят исключительно в дубовых бочках, которые, как мне рассказали, римляне позаимствовали у галлов. Впрочем, бочки встречались у древних греков, но особым спросом не пользовались, если не считать эксцентричных типов, которые жили в них. Тогда обручи делали из дерева, кожи или веревочные, которые были не очень надежны. Галлы, великолепные кузнецы, придумали делать обручи из железа — и бочки сразу стали универсальной тарой. Бондари теперь чуть ли самая распространенная профессия, а дуб — самая ценная древесина. Оказывается, лучшими для бочек считаются деревья в возрасте от семидесяти пяти лет. Спиливают их зимой, разрезают на доски и сушат несколько месяцев, после чего изготавливают изогнутые клепки. Бочки делают самого разного объема. В моем винном погребе стоят четыре емкостью на пару тонн каждая и еще три чуть меньше.
В летнюю жару я люблю спуститься в винный погреб, где температура намного ниже, и выпить вина, разведенного водой. Единственный напряг там — специфичный запах: смесь прокисшего вина, древесной гнили и еще чего-то. Не скажу, что сильно раздражает, но требуется несколько минут, пока привыкнешь и перестанешь замечать. Я прихожу с глиняным кувшином, в который уже налита свежая вода из родника, бьющего неподалеку от дома и ручейком убегающего сперва в маленький бассейн, выложенный морской галькой, из которого набирают для людей, а потом в другой, побольше, который на хозяйственном дворе для скотины, и дальше, напоив мой сад и огород, к Мраморному морю. В кувшин добавляю красного вина из огромной бочки, ставлю на низенький прямоугольный столик, где уже есть глиняная тарелка с закусками, принесенная заранее рабом, сажусь рядом на низкую табуреточку и в тиши и прохладе начинаю медленно и со вкусом наслаждаться сладковато-терпким напитком, которому дубовая бочки придала интересные нотки. Сделав глоток, задерживаю вино во рту, чтобы прочувствовать его. Иногда мне кажется, что ощущаю даже сладковатый аромат ягод, и суховатый — солнечных лучей, когда-то игравших на них, и полынный — степных трав, росших неподалеку, и солоноватый — моря. Затем проглатываю вино, и оно скатывается в желудок, нежно взрываясь в нем, наполняя тело приятным теплом, а голову светлыми, радостными мыслями. Несмотря на то, что сижу там один, мне никогда не становится скучно. Наоборот, отдыхаю в погребе от житейской суеты. Даже начинаю понимать столпников, которые недавно вошли в моду. Только считаю, что они сделали стратегическую ошибку: для достижения гармонии с миром и собой надо быть ниже, а не выше остальных, иначе тебя не оставят в покое. Впрочем, не уверен, что они забираются на столбы в поисках гармонии, а не для примитивного привлечения внимания к своей ничтожной особе.
После захода солнца хожу купаться в море. Пляж здесь не ахти, галечный, долго не поваляешь, поэтому прихожу только для того, чтобы поплавать. К вечеру вода становится теплой, как парное молоко. Я заплываю далеко от берега, ложусь на спину и смотрю в постепенно, почти незаметно темнеющее небо. Течение медленно сносит меня в южном направлении, и я вспоминаю, как когда-то в будущем дрейфовал напротив этих мест на самых разных судах. В штормовую погоду пролив Босфор закрывали для транзитных судов, и те, что собирались зайти в него с Мраморного моря, ложились иногда на несколько суток в дрейф юго-восточнее входа. Я закрываю глаза, а потом открываю и оглядываюсь по сторонам, надеясь увидеть на горизонте огромный танкер или контейнеровоз, но в лучшем случае замечаю галеру, которая торопится до темноты добраться до Константинополя. Вздохнув огорченно, а порой радостно, как фишка ляжет, плыву к берегу.