Ведьмы танцуют в огне
Шрифт:
На мгновение они застыли, тяжело дыша, мокрые от пота, в пятнах собственной крови. Готфриду стало плохо, кровь из него лилась толчками. Он понимал, что Татцен измотает его, а потом просто прикончит, заколет как свинью.
Тогда он сделал восьмёрку. Татцен понял, что противник снова решил испробовать свой финт. Он отвёл шпагу, отступил, и тут же получил укол в левый бок. А потом ещё один, под плечо, и ещё один.
Зигфрид со стоном повалился на землю. Готфрид стоял над ним, пошатываясь.
— Можешь сражаться? — с издёвкой
Татцен не ответил. Из его ран текла кровь. Пугающе быстро она расползалась по рубахе, собиралась в лужу на земле. Солдат смертельно побледнел, попытался подняться, его начала бить крупная дрожь.
— Добейте его, — потребовал секундант Зигфрида.
Готфрид приставил шпагу к сердцу противника, и с горечью сказал:
— Я ведь говорил, что всё это было ошибкой!
На жалком, испуганном лице Зигфрида на мгновение сквозь слабость и боль проступила гордость и сила. Он кивнул сквозь крупную дрожь, и Готфрид пронзил его сердце.
— …Что мне больше всего понравилось, — говорил потом Дитрих, — так это то, как ты ему сказал: «Она не моя женщина». Вот уж чего не ожидал от тебя, Гога! Молодец!
И он похлопал друга по плечу.
Глава 20
ПОСЛЕДНИЙ ДОПРОС РУДОЛЬФА ПУТЦЕРА
Прошло несколько дней. Готфрид уже почти выздоровел, однако доктор, приходивший к нему изредка, сказал, что тяжести ему лучше не поднимать ещё, как минимум, месяц.
Пришлось снова оставить Эрику дома, а самому приниматься за дела.
Фёрнер поздравил его с выздоровлением, и сразу назначил дело:
— Сейчас уже должны были начать дознание Путцера. Пока вы были в Эрлангене, он валялся в Труденхаусе, отдыхал. Может быть теперь станет посговорчивее. Пойдёмте, нас уже ждут.
Их действительно ждали. доктор Фазольт, доктор Шварцконц и Дитрих.
Готфрид уже успел отвыкнуть от работы, которая кипела в Труденхаусе: от снующих туда-сюда секретарей с чёрными от чернил пальцами, от криков допрашиваемых, от тяжёлой поступи бронированных стражников, от закованных в чугунные личины грешников, от коридорных разговоров о ведьмах, войне и пиве.
— Какой смысл снова беспокоить нас? — возмущался Фазольт, окидывая взглядом пыточную. — Всё равно он молчит как пень. Нужно его сначала хорошенько попытать, а потом уже собирать коллегию.
— Вы думаете? — спросил викарий.
— Конечно! — Фазольт махнул рукой.
— Хорошо, — Фёрнер улыбнулся. — Но нужно соблюдать формальности. Итак, Рудольф Путцер, вы признаётесь в том, что заключили контракт с дьяволом?
Путцер молчал.
— Вы вообще хоть в чём-нибудь признаётесь? — иронически спросил Фазольт.
Путцер молчал.
— Вот теперь позволительно начать пытку, — кивнул Фёрнер.
— Знаете что, — сказал Шварцконц, — я согласен с герром Фазольтом. Не вижу причины, почему бы
Фёрнер и Фазольт переглянулись.
— Я только рад, — ответил Фазольт устало. — Один вид этого Путцера вызывает у меня жесточайшую мигрень и злобу. Нет, ну надо же быть таким дураком!..
— В таком случае, — сказал Фёрнер, давайте закажем чего-нибудь в том трактире, «У гуся», и обсудим… хм… кое-какие проблемы. Айзанханг! Начинайте пытать скорняка, мы появимся ближе к обеду. Да уж постарайтесь не убить его, как эту… Фегер.
— Слушаюсь, — ответил Готфрид.
— Они там проблемы будут обсуждать и куропаток жрать под красное вино, а мы будем этого сраного колдуна мучить, — ворчал Дитрих, когда они остались наедине с Путцером в камере пыток.
— Фёрнер любит франконское белое, — поправил его Готфрид.
— Да плевать, — махнул рукой друг. — Что с ним будем делать? Может верёвкой?
— Пока давай страппадо, потом тиски. Как судьи придут, попробуем верёвку.
Они вздёрнули скорняка под потолок. Суставы и сухожилия, которые ещё не успели срастись за последние недели, громко хрустнули. Путцер взревел, как раненый медведь.
— Ух ты! — удивился Дитрих. — Гога, он, того и гляди, говорить начнёт!
— Опустите! — прохрипел колдун. — Опустите!
— Говорить будешь? — поинтересовался Дитрих.
— Буду.
Его опустили на пол.
— Готфрид, — сказал скорняк, превозмогая боль. — Я ведь знал твоего отца. Я знаю, кто такая Эрика. Помоги мне бежать, и я всё тебе расскажу!
Готфрид замешкался на мгновение. Хотелось узнать у него всё, разгадать эту загадку… Но потом он оглянулся на Дитриха и процедил:
— Я с колдунами и дьявольским прихвостнями договоров не заключаю.
— Готфрид!..
В этот момент дверь открылась и внутрь вошёл секретарь Шталь, державший под мышкой толстую книгу.
— Их преосвященство направил меня к вам, на случай, если скорняк начнёт говорить.
Готфрид с Дитрихом переглянулись. Монах уселся за парту, открыл книгу для протоколов и сразу начал что-то писать.
— Давай ему пальцы сломаем, Гога? — предложил Дитрих.
— Нет, — сказал Готфрид, глядя на культи скорняка, начавшие срастаться как попало. — Лучше пока выпорем его розгами, а судьи уж пусть сами решают, как дальше.
Они сняли рубаху со скорняка и по очереди начали пороть его по голой спине.
— Готфрид, — рычал он, — неужели ты стал таким же ублюдком, как и все они?
Готфрид не отвечал, снова занося и опуская розгу на изрезанную спину толстяка.
Потом они бросили пороть его, закинули розги в бочку с солёной водой и сели играть в кости, надев на скорняка колодки с шипами.
Путцер всё молчал, потел, скрипел зубами от боли, косился на секретаря и больше ничего не предлагал Готфриду.