Ведьмы танцуют в огне
Шрифт:
Фёрнер задумался, глядя в глаза Готфрида.
— Умно, — наконец сказал он. — Получается, если бы не ваша смекалка, Айзанханг, нам бы пришлось отложить дознание Каталины, а там — кто знает — может быть она и не рассказала бы про книгу… Жаль, что Путцер умер. Хотя на его долю досталось столько пыток… не мудрено, что он покинул этот мир.
Дитрих снова перекрестился и вздохнул:
— А я уж думал, что это Готфрид его…
Готфриду показалось странным, что вчера Дитрих как будто чувствовал, что кто-нибудь
Через некоторое время прибыл доктор — низенький пожилой мужчина. Он зашёл в камеру и склонился над телом Рудольфа Путцера, пока Дитрих, Готфрид и Фридрих Фёрнер стояли в коридоре.
— Похоже на яд, — сказал он.
— Подсыпали в еду? — поинтересовался Фёрнер.
— Нет, еды у него нет, — доктор вышел из камеры, качая головой. — Мне нужно будет обследовать его намного тщательнее, а для этого понадобится забрать тело.
— Хорошо, — кивнул Фёрнер, — стражники помогут погрузить его. А нам пока нужно в ратушу. Следует немедленно начать расследование. Допросить всех.
И викарий вышел прочь из Труденхауса.
Однако немедленно начать расследование не получилось.
Глава 21
НОВЫЙ СВИДЕТЕЛЬ
Когда они вернулись в ратушу, у её ворот стояла богато украшенная карета самого епископа.
Дитрих с Готфридом переглянулись, а Фёрнер устало вздохнул.
— Что там ещё стряслось? — вполголоса спросил он и велел кучеру остановиться.
Епископ не был частым гостем в ратуше, во всех городских делах доверяя своему викарию.
Фридрих Фёрнер в сопровождении Готфрида и Дитриха поднялся к своему кабинету. Перед его дверью ожидал епископ, мечась из стороны в сторону, как раненый кабан.
Готфрид Иоганн Георг II Фукс вон Дорнхайм был полным, невысоким мужчиной. Он был уже стар, слабые ноги еле несли грузное тело, и казалось, что епископ вот-вот упадёт. На его лысеющей голове ещё остались кудрявые волосы, жидкие и слипшиеся, готовые выпасть в любой момент. Они плавно переходили в широкую кудрявую бороду, в которую так же впадали его густые усы. Над усами нависал мясистый нос. Кожа епископа была желтоватой, почти как у покойника, и покрыта сухими чешуйками. Маленькие глазки горели злобой.
— Фёрнер! — немедленно возопил он, увидев викария. — Какого чёрта? Где вы шляетесь?
— Позвольте, я… — спокойно начал тот, но епископ, казалось, слышал только себя.
— Дело чрезвычайной важности и не терпит отлагательств! Открывайте вашу чёртову дверь, немедленно!
Викарий спешно впустил епископа внутрь. Тот громко кричал и ругал Фёрнера на чём свет стоит.
Едва кабинет закрылся и щёлкнул замок, как Дитрих метнулся к двери и прислушался.
— Ты что? — зашипел Готфрид. — Если он сейчас откроет дверь, нас обоих…
Но Дитрих только приложил
И совершенно зря, потому что крики епископа были громкими, как трубы Иерихона.
— Как вы умудрились упустить Флока, чёрт вас подери?! Этот ублюдок добрался до Нюрнберга, к родным своей жены, и требует прекратить суды инквизиции и вовсе расформировать её! Вы понимаете, что это значит? Нет, вы не понимаете! Это значит, что всё рухнет! Господи, помоги нам, Господи!..
Вы должны немедленно казнить всех подозреваемых! Немедленно! В особенности Доротею Флок! Делайте что хотите, но казните всех, чтобы Труденхаус опустел!..
Фёрнер что-то отвечал — как всегда тихо и спокойно, поэтому из-за двери его не было слышно. Буря продолжалась ещё какое-то время, в течение которого Иоганн Георг всё кричал и кричал, что нужно казнить всех и чем быстрее, тем лучше. Фёрнер что-то бубнил в ответ. Наконец наступило затишье. Скрипнула дверь, и из-за неё высунулось озабоченное лицо викария.
— Готфрид, изволь принести нам вина и какой-нибудь снеди. Байер, разыщите герра Шталя, он нам очень нужен, — сказал он и снова закрыл дверь.
— Беда у их преосвященства, — сказал Дитрих, почёсывая затылок.
Готфрид молча отправился на кухню откуда через некоторое время вынес два широких блюда, наполненных кусочками тушёного мяса. Кусочки эти плавали среди петушиных гребешков, бычьих хвостов, почек, бараньих ножек, телячьих желёз, были засыпаны горами лука, перца, гвоздики и муската, и залиты тремя стаканами белого вина. Кувшин же с франконским стоял радом на подносе.
У дверей стоял Ганс Шталь, неуверенно крутя гусиное перо в руках, а Дитрих сидел на стуле неподалёку.
— Герр Шталь, герр Фёрнер вызывал вас. Будьте добры, откройте дверь.
Секретарь не стал этого делать, а с достойной клерка рассудительностью сначала постучал, и, только получив из-за двери разрешение войти, открыл её для Готфрида.
Фёрнер сидел на своём обычном месте, а перед ним, по ту сторону стола, громоздился епископ. Они делали какие-то пометки на большом листе бумаги.
— Шталь, входите. Айзанханг, поставьте поднос на стол. Большое спасибо. Можете пока быть свободны, позже я вызову вас. Готфрид затворил дверь.
— Сначала ведьмы Путцера отравили, а теперь это, — сказал Дитрих. Он нервно барабанил пальцами по коленям.
— Почему думаешь, что ведьмы?
— Ясно же — он чуть не начал говорить. Вот они его по-быстрому и отправили на тот свет, чтобы не раскрыл их замыслов.
— Похоже на то. Но что тогда получается — у них есть люди в ратуше, которые бы могли знать о том, что Путцер сознаётся и отравить его?
— Это колдовство какое-то, — отмахнулся Дитрих. — Не думаю, чтобы у нас тут были какие-то еретики, и мы бы их не нашли.